Дубовая рубаха "Глава одиннадцатая"

Есть шаги, которые неизменно даются человеку с трудом и какой-то даже болью, не похожей скажем на тоску любовника по своей возлюбленной, не имеющей ничего общего ни с одной из разновидностей страдания. Бывает так прежде всего от предубеждений, с которыми мы подходим к жизни, к ближним своим, да и порой к самим себе. Не знаю хорошо это, или плохо, но слепо следуя предъявляемым правилам мы не можем не понимать умом, что тот или иной поступок продвигает нас вперед, приближая к тому лучшему, что уготовано для каждого человека способного признать себя виноватым и простить преступный умысел своим обидчикам. В то же самое время, уязвленная в своих принципах гордость, расценивает такой жест как предательство и измену, неминуемо отодвигающую на несколько шагов назад, выставляя каждого в его же собственных глазах малодушным трусом, не способным донести до других, и им же навязать, своей правоты. Я стоял перед дверью матери и не решался позвонить, боясь и в тоже время вожделея нажать на проклятую кнопку дверного звонка, сосредоточившую сейчас в себе всю суть мира. Вспомнив, что убежав из дому, я наряду с некоторыми из книг Ницше, которого тогда боготворил, прихватил заодно и ключ, рука моя как-то непроизвольно потянулась к карману брюк и тут же нащупала причудливые формы маленькой железяки способной разрешить мои сомнения.

Но что же это будет такое? - спросил я самого себя - Я сбежал без предупреждения и неужели теперь вором проникну в жилье Катерины Викторовны? Заявлюсь как к себе домой, что еще хуже!

Нет, это было бы непростительно, да и мать наверняка поменяла дверной замок, чтобы я не мог проникнуть в квартиру во время её отсутствия. Неожиданный приступ кашля, раздирающего глотку вмешался в разворачивающиеся на лестничной площадке события, и на какое-то время лишил меня возможности думать как и о самом предмете, так меня волнующим в эту секунду, так и обо всем остальном на свете. Рука, сжимающая ключ сквозь материю брюк потянулась в карман пальто за платком и в эту же секунду я, чтобы особенно не шуметь, прикрыл им рот. Потеряв контакт с ключом, я так же оборвал и нить связывающую меня с мыслью о том, чтобы использовать его в своих целях, показавшихся мне ранее столь отвратительными.

Когда воспаленные легкие мои прекратили семафорить о том, что болезнь за последние дни продвинулась далеко вперед и кашель прекратился, я почувствовал, что стоять вот так, ничего не предпринимая, более невозможно. Силы были на исходе, ноги подкашивались и я вот-вот мог свалится без чувств, здесь на пороге собственного дома. Вспомнив одного забулдыгу, который прошлым летом пытался проникнуть в притон, и после тщетных усилий своих уснул возле дверей, я невольно улыбнулся. Произошло это ночью, когда мы в очередной раз собравшись отдались целиком и полностью безумию, исчерпавшему все силы наши уже часу в третьем ночи. Я вышел на балкон и вдохнув прохладный и свежий воздух ночи, прикурил папиросу. Устав от незатихающего в притоне шума и табачного дыма, стоящего повсюду столбом, я наслаждался этим моментом и тем, что собутыльники на какое-то время потеряли меня из виду.

Почувствовав как все существо моё постепенно наполнялось благодатью, снисходящей на уставшего человека во время отдыха, я был в двух шагах от того, чтобы предаться мечтаниям, как вдруг хриплый вой снизу разрушил великолепие момента и пробудил во мне какое-то злорадное любопытство. Даже не опуская взгляда своего на предмет, издавший этот звук, я и так различил в нем пропойцу, набравшегося до чертиков и теперь сетовавшего не бог весть на какую беду, которой могло и не быть вовсе. Но, как известно, человек в пьяном виде найдет столько причин для горевания, что будь у людей на руках хоть по десять пальцев и их бы было мало для счета. И действительно, взглянув вниз я обнаружил лежащего на земле мужичка, размахивающего одной рукой в попытке подняться на ноги, другой же поддерживая приподнятое с огромными усилиями вверх туловище. Неопрятная одежда его, даже здесь, на расстоянии в несколько десятков метров пахли нечистотами и словно на глазах, секунда за секундой обращались в самую обыкновенную ветошь, обещающую вот-вот рассыпаться и обнажить давно немытое тело пьяницы. Что-то недовольно бормоча себе под нос, и изредка вскрикивая, он вроде бы силился встать и имел в этом деле кое-какие успехи, но с другой стороны было прекрасно видно насколько ему вольготно лежать здесь на травке, ничего не делая.

Оскорбленный его присутствием, а еще более тем, что он не дал мне возможности помечтать, я решил уничтожить его небольшую идиллию и схватив стоящие на полу бутылки стал швырять их в пьяницу. Первая бутылка, приземлившаяся рядом с пьянчугой немало его удивила, но рассудив по-видимому, что она упала аккурат с небес из рук христовых, он схватил её и можно сказать вцепился в горлышко зубами. Но тут же обнаружив, что всевышний не то чтобы не оправдал всех ожиданий, но даже самым наглым образом его надул, бродяга зарычал и швырнул бутылку в сторону. Расценив этот жест как призыв к действию, я сдерживаясь от разрывающего меня на части хохота, взял вторую бутылку с пола и швырнул её, целясь попасть туда же куда угодил и в первый раз.

- Вот тебе бабушка и Юрьев день! - проговорил мужичок, вставляя через раз броское словцо, коим в народе называют публичных женщин - А это еще что за чепуха?

Покрутив в руках и рассмотрев бутыль со всех сторон, пристальным взглядом знатока, он наконец-то перевернул её кверху дном и не увидев вытекающей из горлышка жидкости, отшвырнул от себя и этот "подарок небес".

- И эта пустая, - все так же вспоминая про ту женщину, пробормотал он - небось там пирушка наверху, вот и сорят тут посудой, подлецы крылатые.

Не выдержав и звонко рассмеявшись я схватил дрожащими от хохота руками очередную склянку и прикладывая массу усилий, чтобы не подбить ей пропойцу, сбросил её вниз.

- Уж в том ты прав, мы здесь кутим напропалую! - закричал я во все горло - А тебе скотина и капельки не достанется!

Ничего не понимая, пьянчуга несколько секунд мотал по сторонам своей лохматой головой, пытаясь обнаружить того, кто к нему обращался, но никого не увидев уставился в землю, словно о чем-то задумавшись. Лишь через минуту к нему пришло осознание того, что голос мой быть может доносится с небес на которые он грешил за устроенный на земле бардак, и обратив свой взгляд на небо он тут же заприметил меня. Изменившись в лице, разочарованный очевидно тем, что физиономия моя была далеко не ангельской, забулдыга поднялся на ноги, неизвестно где взяв для того силы и преспокойно пошел в обход дома, где помещался притон.

Через несколько минут в дверь забарабанили, настойчиво и с тем воодушевлением, возможным лишь у пьяниц, которое наделяет человека огромной физической силой. Появившись в прихожей я тут же рассказал взволнованным собутыльникам своим о произведенной мною шутке, чем тут же их и успокоил. Бродяга еще долго выбивал дробь разочарования и огорчения о дверь притона, но никто на него даже внимания не обращал.

Утром же когда один из моих приятелей собираясь уйти домой обнаружил, что входная дверь не открывается будто чем-то припертая снаружи, хаос снова воцарился среди нашей компании, и я бывший среди прочих самым беспечным взялся его развеять.

Выйдя в прихожую, я отступил от двери на несколько шагов и разбежавшись со всей дури приложил её ногой. Дверь поддалась, издав хрип человека получившего удар в солнечное сплетение. Посмотрев вниз я обнаружил лежащего у самого порога забулдыгу, крепко спящего после своего ночного бдения возле наших дверей.

Звони! - вспыхнуло в моей голове, и все воспоминания о притоне тут же были сожжены пламенем в этом восклицании заключенным - Хватит перескакивать с одно на другое. Сделай это и будь, что будет. С замирающим сердцем я дрожащим пальцем прикоснулся к гладкой поверхности звонка, и вложив в это движение все оставшиеся силы, надавил на кнопку. Заглушаемая сталью входной двери, до слуха моего донеслась радостная, звонкая трель, отозвавшаяся в сердце болью. Перед глазами снова возник образ того пьянчуги, но сквозь густую бороду и волосы, грязные и спутавшиеся, на меня смотрело лицо, которое я неоднократно видел в отражении зеркала. Досада на самого себя, костлявыми пальцами своими сжала сердце моё и на глазах снова выступили слезы. Тишина установившаяся в квартире лишала всякой надежды и я было схватился за ключ, как вдруг что-то щелкнуло, громко и пронзительно и на пороге появилась Катерина Викторовна. Тяжело дышавшая, с покрасневшим лицом, она в едва запахнутом халате словно громом пораженная не спускала с меня своих глаз, ясных и в тоже время каких-то шальных.

Она не спала, - подумалось мне при взгляде на этого человека выглядевшего чрезвычайно бодрым в столь позднее время - быть может ждала меня.

- Сынок, ты вернулся! - воскликнула Катерина Викторовна и бросилась ко мне с объятиями.

Все во мне сжалось, словно всё существо моё было маленькой лужицей испаренной лучами горячего солнца. Веки сомкнулись и Катерина Викторовна, со своими выступившими на глазах слезами и радостной улыбкой на лице, провалилась во тьму.