Падение кита "Глава восьмая"

- Мы с тобой через час проведем встречу с читателями, - произнес Даниил Владимирович, когда мы встретились с ним в кафе – ты готов?

- Нет, - ответил я и улыбнулся, удивительным образом мне было это совершенно безразлично – как я могу быть готовым к чему-то, о чем я только что узнал?

- Ты мне эту философию бросай, - издатель меня даже и не слушал – всегда должен быть готовым, когда угодно, что угодно и с кем угодно.

Он добродушно засмеялся и хлопнул меня по плечу.

- Это я шучу так, Петр Петрович, - проговорил он – там и готовиться то не к чему в самом деле, сиди себе, книжки подписывай, да на вопросы отвечай.

- А если я не смогу ответить на какой-то вопрос? – спросил я, справедливо полагая, что таких вопросов может быть в разы больше.

- Просто будь дружелюбным и все – издатель начинал раздражаться – наплети там какой-нибудь своей ерунды про то, что эта книга про жизнь, про любовь и все в таком духе.

Удивительный был человек, вроде бы веселый, а так быстро из себя выходит. Я одобрительно кивнул и больше мы к этому вопросу не возвращались.

В зале уже собралось достаточное количество людей. Они весело общались друг с другом и уже выстроились в некоторое подобие очереди возле стола, за которым мне видимо придется сидеть. Меня никогда не ожидало такое количество человек сразу.

И действительно, кому я был нужен? Может быть кому-то на работе, но я не был в этом уверен. Дело ведь не в том, что о нас никто не вспоминает, а в том, что мы сами всех забываем. Замыкаемся и отдаляемся от того, что внутренне осознаем свое абсолютное одиночество. Даже рядом с понимающим и любящим человеком, даже в окружении семьи. Каждый из нас предоставлен самому себе и даже сам в себе запутаться может.

Это игра в обман, можешь обмануть – живешь, не можешь – умираешь. Главное поверить в сказку и видеть ее, несмотря на то, что ее в действительности нет, не было и не будет.

Люди спокойно подходили, просили автографы, называли свои имена, хвалили книгу и исчезали на всегда. Я не запоминал ни их лиц, ни слов, которые они говорили, я что-то отвечал и что-то писал. Возможно я даже путал имена, но меня это не беспокоило.

- В самом начале книги вы утверждаете, что чья-то большая жизнь может быть для жизни помельче чем-то вроде исторического цикла, я правильно поняла? – услышал я непривычный вопрос, выпущенный из ряби лиц подобно пуле.

Твердый, резкий и противный голос вывел меня из сна. Передо мной стояла худощавая девушка с коротко остриженными темными волосами. Ее глаза мутью смотрели куда-то сквозь меня прямиком в бесконечность, губы сцепились в тонкую-тонкую нить багрянцем помады подчеркнутую.

- Да, - ответил я коротко.

Она оскалилась в неприятной улыбке.

- А ничего более банального вы не могли придумать? – она стояла от меня на расстоянии метра, но я будто бы видел ее нахальное лицо перед самым своим носом, чувствовал ее дыхание, слышал в голове ее насмешливые мысли.

- В другой раз обязательно так и поступлю, - ответил я спокойно и улыбнулся самой просто улыбкой – вам автограф нужен?

Она развернулась и ушла, резко и порывисто двигая своим тощим телом. Походка ее была похожа на танец ножниц.

Практически все ушли, со мной осталось несколько человек и продолжали задавать вопросы, а я все пытался что-то выдумать.

- Вам пора, - подошел к нам круглый мужичок с добродушным и умным лицом, с прятавшимися за толстыми очками меленькими глазками – у нас через полчаса здесь еще одна презентация и нужно подготовиться.

- Конечно, - ответил я – мы уже уходим.

Мои читатели попрощались, и мы в разнобой вышли из Зингера на канал.

- Как все прошло? – спросил Даниил Владимирович в трубку телефона, весело зазвеневшего в моем кармане.

- В целом все хорошо, - ответил я – но мне кажется это не телефонный разговор, слишком долго рассказывать.

- Подходи в кафе где мы сегодня уже встречались, - предложил издатель – все и обсудим.

- Договорились, - ответил я и положил трубку.

Пробираясь сквозь бурлящий людской поток я будто бы находился не здесь, а в каком-то другом месте, но и сам не знал в каком.

- Ну рассказывай, - проговорил улыбающийся во всю ширину своего лица Даниил Владимирович, когда я сел с ним за один столик – может быть вина?

- Не откажусь, - ответил я и тоже улыбнулся.

Я коротко рассказал обо всем, что произошло со мной на презентации.

Удивительным было то, что рассказ этот показался мне совершенно невзрачным, в то время как события о которых я повествовал в действительности оказывали на меня яркое и обширное воздействие.

- Единственным, что совершенно мне не понравилось – заканчивал я свой рассказ – было появление одной противной женщины, которая накинулась на меня с критикой и все не унималась, пока я вежливо не попросил ее покинуть презентацию.

Я отпил вина. Даниил Владимирович захохотал.

- Знаю, знаю, - тараторя начал он – вы сегодня же познакомитесь с этой противной женщиной поближе!

Как только он произнес эти слова, неизвестно откуда остротою ножниц разрезая мягкую и приятную в глазу моем картинку кафе, появилась та самая девушка с презентации. Два движения, и она уже сидела между мною и издателем и ехидно улыбаясь сверлила меня взглядом.

- Знакомьтесь, - улыбаясь представил гостью Даниил Владимирович – Инна Павловна.

- Рада видеть вас снова, Петр Петрович – бритвой своего голоса проговорила она и улыбнулась.

Я никак не мог понять этого человека. Она улыбалась, и улыбалась по-настоящему, но в остроте и резкости линий ее лица не было ни доброты, ни тепла. Кто она? Они знакомы? В моей голове роем пчел гудели и жужжали вопросы.

- Вы кажется удивлены, Петр Петрович, - заметил мое смятение Даниил Владимирович, улыбаясь – сейчас я вам все объясню.

Издатель переглянулся с Инной Павловной, я отпил очередной глоток вина и приготовился слушать.

- Инна Павловна работает на меня, - начал Даниил Владимирович – она мой критик. Согласитесь, произведение которое всецело хвалят, вызывает подозрение. Как такое может быть? Неужели все настолько хорошо? Вы должны относиться к этому совершенно спокойно, Петр Петрович. Будьте готовы к тому, что Инна Павловна всегда будет ругать ваши книги, просто смиритесь с этим и сразу же готовьте остроумные ответы на ее критику.

- Но для чего все это? – спросил я, не совсем понимая его затею.

- Все предельно просто, - внушительно произнес издатель – ваша перепалка станет предметом, который будут обсуждать в СМИ. А если это будут обсуждать в СМИ, то и все остальные люди будут об этом говорить. С вашей помощью Инна Павловна станет хоть и скандальным, но достаточно авторитетным критиком. И с ее помощью я смогу топить конкурентов, и превозносить тех, чья дружба будет представлять для меня хоть какой-то интерес. Вы понимаете меня?

- Кажется да, - ответил я, сложив в голове все исходные данные – но не потопит ли Инна Павловна меня?

Они засмеялись.

- Боюсь, что я не смогу этого сделать, - ножницами резанула критик – ваша отвратительная писанина пользуется высоким спросом, что не так удивительно, учитывая насколько глупо большинство людей.

- Вы не любите людей, Инна Павловна? – спросил я и постарался брезгливо улыбнуться.

- Я не люблю глупость, Петр Петрович, - резко отрезала она и в глазах у нее вспыхнул враждебный огонек.

- Хватит ругаться, - добродушно вмешался в наш разговор Даниил Владимирович – мы же не на людях.

- Мы репетируем, - язвительно добавила Инна Павловна и видимо оскорбленная его замечанием вся сосредоточилась на вине, совершенно выпав из нашего разговора.

Центром нашей небольшой вселенной стал Даниил Владимирович. Он без устали говорил, искрометно шутил и строил далеко идущие планы, здесь и сейчас, будучи твердо убежденным в том, что его замыслам уже ничто не способно помешать. Я постепенно хмелел, и наблюдая за тем как люди постепенно теряют очертания, сливаются со стенами и блеском зеркал и стекол в одну единую массу, терял нить разговора.

- Я вынужден вас покинуть, - как-то резко протрубил своим звонким голосом издатель и я на время вышел из задумчивости, в которую провалился под воздействием окружающей меня ряби – долг зовет – Даниил Владимирович довольно улыбнулся – а вы уж будьте добры, не убейте тут друг друга.

Он попрощался и ушел, забрав с собой и ощущение праздника, наш столик погрузился в дремотную задумчивость.

- Веселый он мужчина, не находите? – обратилась ко мне Инна Павловна. Я повернулся к ней и заглянул в ее глаза, они ничего не выражали, она будто бы спала.

- И очень раздражительный, - добавил я – от шутки до крика один шаг.

Наш разговор совершенно не клеился. Туман в голове моей застилал собою все.

- А какой вы? – все не унималась Инна Павловна, и что ее так интересовала, могла бы уже и уйти отсюда.

- Вы и сами все видите, - ответил я – человек я совершенно простой и заурядный, нет во мне ни загадок, ни тайн. Что видите, то и есть. Чего не скажешь о вас, Инна Павловна. Все улыбаетесь, а что за этой улыбкой одному богу известно, и богу ли? Быть может черту. Весь вечер вас пытаюсь понять и лишь сильнее запутываюсь.

Мимо прошел официант, я окликнул его.

- Будьте добры еще бутылку вина, - попросил я.

Официант кивнул и моментально исчез.

- Вы всегда так много пьете, Петр Петрович? – спросила Инна Павловна.

- Если честно, то напиваюсь так впервые и чувствую себя очень даже хорошо, если вы вдруг думаете, что это не так. А вы верно именно так и думаете, отчего вам иначе думать то? Вы ведь такая напыщенная…шпала! Тьфу ты, спица! Вот если бы вы сейчас решили тут акробатику какую показать, то я бы верно спутал вас с колесом от телеги. Вы же от злобы своей такая сухая, верно?

Она засмеялась.

- А вам всегда пить надо, - проговорила она голосом, звенящим от смеха – вы тогда хоть какой-то интерес представляете. Даже послушать вас хочется, хоть вы и захлебываетесь в словах так неприятно.

- Надо думать, Инна Павловна, что вас всякого рода мерзость и привлекает, - продолжал скатываться в пьяное безумие я – а где официант? Где вино?!

Откуда-то появился бокал, влез мне в руку и выплеснулся кислой жижей в горло.

- Мерзость говорите? – спросила Инна Павловна – С чего вы это взяли?

- А с того, Инна Павловна, что вам в людях интересны лишь их пороки! Есть человек и есть, живет и живет, вам все равно до той самой поры пока он не ошибется. Уж тут вы сразу оживляетесь и слюну пускаете. Можно нападать! Оскорблять! Судить! Вам, Инна Павловна лишь бы напасть на человека, остальное уже не столь существенно.

- Интересная теория, - проговорила она и задумалась – вы не хотели бы обсудить ее в более спокойной атмосфере?

- Да как пожелаете, Инна Павловна, - ответил я – не совсем понимаю зачем вам это, не испытываете ли вы разве двойное удовольствие от этих публичных выступлений?

- Петр Петрович, давайте уедем отсюда, - спокойно проговорила она – пока публично выступаете лишь вы.

Она вызвала такси, мы сели в машину и поехали ко мне.

- Просыпайся, мы приехали, - растолкала меня Инна Павловна, по пути я незаметно уснул.

Мы вышли из машины и стали подниматься. Все вокруг меня плыло и растекалось в разные стороны, ноги по колено увязали в лестничных перелетах. Голова кружилась, каждый шаг был медленным падением в пустоту.

- Мне нужно в душ, - улыбаясь проговорила Инна Павловна – найдется полотенце для меня?

- В шкафу, - бросил я, упав на кровать – бери любое!

- Выбором я точно терзаться не буду, - проговорила она ядовито, и я прыснул со смеху, представляя, как она выбирает между одним и тем же полотенцем.

Она ушла, я услышал воду, ее размеренный шум.

- У тебя никогда не было женщины? – спросила Инна Павловна, когда все закончилось.

Я вскочил и побежал в туалет, меня выворачивало наизнанку.

- Почему ты решила, что не было? – спросил я по возвращении – Или ты опять хочешь услышать что-то такое, за что могла бы зацепиться?

- Забудь, - прошептала она – я закурю?

- Здесь нельзя курить, - ответил я.

- Почему? – она удивилась.

- Потому что в квартире будет пахнуть этой дрянью! И кто знает, быть может сработает сигнализация и нас всех зальет по горло, я бы этого совсем не хотел.

- И где тут можно покурить? – она продолжала удивляться.

- На общем балконе, - произнес я и весь сжался, улегшись на бок, тело мое превратилось в одну сплошную, неприятную судорогу.

Инна Павловна встала с кровати, и обнаженная вышла в коридор. Без одежды она не казалась мне такой тощей. Если это были и ножницы, то ножницы изысканные и утонченные. Ничем не скрывая свою наготу, она вышла в подъезд и закрыла за собой дверь.