Падение кита "Глава десятая"

Я съехал со своей старой квартиры, выкупил ее и съехал. Я не скучал по переодеваниям соседки в доме напротив, даже не вспоминал о них. Подходя к своим новым окнам, я видел вдали поросшие лесом вершины не высоких гор. За ними плескалось теплое море, по которому шли корабли. Многие из них вернутся обратно, а другие это море больше никогда в себе не почувствует.

Надвигалась осень, в деревьях уже чувствовалась слабость, листья звучали иначе и готовились к последнему взрыву перед холодной зимой. Здесь зимой прохладно, с моря дует, - предупреждал хозяин, сдавший мне квартиру – но вид замечательный. Я мог стоять возле этого окна часами и смотреть на горы, слушать легкий гул ветра и плеск волн вдали, вдыхать морскую соль и мыслями уплывать вместе с кораблями в неизвестность.

- Эта квартира намного лучше предыдущей, - подмечала Инна Павловна – ты надеешься, что в такой атмосфере сможешь написать что-то интересное?

Она улыбалась, всегда улыбалась, ядовито и надменно, сбрасывала с себя одеяло и совсем нагой выходила курить на балкон. Она долго стояла там и наслаждалась видом. Потом возвращалась и начинала натягивать на себя одежду, как-то нелепо и порывисто. Мне нравилось наблюдать за тем как кружевное белье вечно черного цвета прилипало к ее телу, как брюки шелестя скрывали в себе ноги и бедра, как она оправляла волосы и расчерчивала помадой губы, стоя у зеркала. Мне нравилось, когда она уходила.

- Мне нравится у тебя здесь, - шепотом говорила Алиса мне на ухо – так не хочется уходить.

Но она уходила, медленно и осторожно, медом стекала по блеску стекла.

Рассыпаясь на множество плавных линий, она изысканно разрезала воздух своими движениями. Я слушал как ее стопы прикасаются к полу, слушал как аромат ее тела впитывается в постельное белье, чтобы развеется и исчезнуть навсегда. Когда она появится здесь снова?

- Петр Петрович, ну давай обратно! – не унимался Дмитрий Семенович и все звонил и писал, и было даже странно почему он так воспринимает мой уход. Винтик выпал, механизм движется дальше, или ему просто некого больше называть куркулем?

Не унимался и мой издатель. Он казалось бежал с ветром и часами наперегонки. Не было для Даниила Владимировича ни осени, ни лета. Время для него было единой массой, с которой он распоряжался по-своему. Тут побольше взять, а здесь поменьше, тут сокращаем, здесь растягиваем. Стоп! Останавливаемся! Он дирижировал и управлял, и упивался этим всецело. Кажется, отними у него возможность препарировать время и его бы не стало.

- Твоя вторая книга так же бьет рекорды! – завывал он в трубку – Завтра нужно быть в Зингере на встрече с читателями. Инна Павловна уже наточила свой нож, будь готов!

Он смеялся, а я уже видел, как она раздевается, потом курит и одеваясь бросает “Сегодня намного лучше”. И уходит. Как хорошо, что она уже ушла. Тут же за ней входит Алиса и все повторяется. Иногда мне даже кажется, что я лежу посередине и по очереди смотрю на них, по очереди к ним прикасаюсь, а потом мы сливаемся в единое целое, такое противоречивое и совершенно несовместимое.

Я подошел к окну, солнце багряно сползало за гору, окрашивая все вокруг себя алым. “Я не мог пошевелится, стоял и не отрываясь смотрел на огонь. Он меня завораживал. Сено вокруг меня враждебно трещало и схватывалось пламенем. Санек взял доску и стал избивать ею огонь, но он уже не мог его остановить, а я стоял как вкопанный и любовался буйством красок” – вспомнил я отрывок из моей книги, изданной недавно. А потом он схватил меня и вытащил наружу, мы побежали по полю к реке, он плакал и напевал какую-то дурацкую песню, а я просто молчал, не понимая, как оказался тут и куда делось пламя. И это было в действительности, и это автор описал в своей-моей книге. Разве могут быть такие совпадения? Уж не сошел ли я с ума и одна половина моя пишущая книги, делит с другой где-то спящей, мою жизнь, так же, как и я делю кровать с Инной Павловной и Алисой?

- Ты говорил, что в этой книге будет про меня? – спросила Алиса ласково улыбаясь – Возможно ты завуалировал это упоминание, но я его так и не увидела.

Она все помнила.

- Я перепутал, - ответил я виновато – я много пишу, в следующей будет.

Я снова врал, а она сильнее прижималась ко мне, вклиниваясь своей кожей в мою.

Вращаясь в мире вымышленных событий и лжи, мне совершенно не хотелось выходить из дома. Единственным человеком способным вытащить меня хоть куда-то был Даниил Владимирович. И снова в Зингер.

“Санька тогда наказали, потому что он признался, а я никому и ничего не сказал, лишь позже мне пришлось оправдываться перед бабушкой за Димкины письма, которые он ей писал, потому что мы поругались, но мне и это удалось” – кому я мог рассказать эту историю. Таких людей отыскались десятки, а может и сотни, но способны ли они писать?

Солнце провалилось, с моря подуло прохладой и соленой свежестью, я перебирал воспоминания одно за другим, вскрывал их, тщательно изучал и отбрасывал в сторону. За моей спиной лежала гора бесполезных воспоминаний, с улицы в стены квартиры вонзились лучи фонарных столбов.

Всю ночь я вертелся и не мог уснуть. Голова гудела от противоречивых мыслей. Я схожу с ума? За мной следят? Под обоями началось движение, людские фигуры растекались в разные стороны ручьями. Я даже не дышал, чтобы они не услышали, старался не думать, чтобы не выдать свое присутствие.

В Зингер.

- Ваш “Бабушкин сарай” такая трогательная работа, - произнесла девушка с милой улыбкой, подойдя ко мне за автографом – и она так разительно отличается от “Падения кита”, как вам это удалось?

- Было другое настроение, - я насилу улыбнулся и расписался.

- Какая сопливая история, - отрезала ножницами губ Инна Павловна и блеснула глазами.

- Платок дать? – я улыбнулся по-настоящему, мне нравилось ругаться с ней, она была идеальным партнером для брани.

- Я уже все выплакала – она ядовито скривила губы и наклонившись прошептала на ухо – сегодня не жди, выглядишь ужасно.

- Это еще почему? – удивился я и ей, и себе, неужели я стал зависеть от нее.

- Сомневаюсь, что такой слюнтяй как автор этой ерунды, способен хорошенько меня тр.....ь, - как же она улыбнулась, мне хотелось провалиться в эту улыбку.

Инна Павловна разбила меня в пух и прах своей рецензией.

“После довольно неубедительной первой работы, автор решил впасть в детство” – пробегал я по набранным ей буквам – “Бесталанно, слащаво и инфантильно” – каждая буква ложь.

А что она действительно думала об этом? Мы никогда не разговаривали с ней о таких вещах, вообще практически не говорили друг с другом, она даже не стонала, когда я был с ней в кровати.

- А что ты думаешь о всех тех книгах, на которые пишешь рецензии? – спросил я однажды, когда она голая замешкала и задержалась на краю кровати, перед тем как выйти на балкон.

- На балконе уже холодно курить, я могу курить здесь? – она меня будто бы не слышала.

- Может тебе просто одеться? – предложил я.

- Я так не думаю, - отрезала она – и о книгах этих не думаю, я ненавижу всю эту писанину.

Она встала и порывисто вышла на балкон. Изгибы ее тела трещинами шли по силуэту гор.

- Я больше не вернусь сюда, - проговорила она и выдохнула – приезжай сам, когда захочешь и, если захочешь.

Хоть что-то не было ложью, мне нравилось смотреть как она одевается и уходит.