Насилие над женщинами. Открытое письмо Насте Красильниковой

Уважаемая Настя! Ваш последний подкаст из серии "Дочь разбойника" про Оксимирона ("Творческий метод") наделал большой шум в интернете. И это хорошо. Вы ставите правильные вопросы и привлекаете общественное внимание к важным проблемам.

Вступление

Послушав этот подкаст, я заодно послушал (и переслушал) другие ваши выпуски. А также несколько интервью с вами.

Прежде всего, я хочу сказать, что я согласен с вами. Вы правы, что сексуализированное насилие это острая проблема, вы правы что общество в целом (и в России в особенности) имеет недостаток механизмов по предупреждению такого насилия, вы правы в том, что жертвам трудно добиться наказания насильников, и это проблема требующая решения.

Кое в чём я не согласен с вами, но я не буду сейчас писать об этом, так как мои доводы не будут отличаться от тех доводов, которые вы несомненно не раз слышали и так или иначе оценили. К тому же - я не чувствую своей экспертности в вопросах психологии, сексологии, политологии и социологии.

А почему же я решил написать вам? Дело в том, что в некоторых вопросах вы необъективны, несправедливы, и, как мне кажется, не очень хорошо разобрались. А между тем это важно, и как раз тут я понимаю лучше вас.

В чём проблема

В ваших подкастах и интервью, как вашими словами, так и оставленными без комментария словами ваших героинь существующая правоохранительная система в России применительно к жертвам сексуализированного насилия называется "ужасной". Сотрудники правоохранительных органов (будем для простоты называть их полицейскими) - "уродами". Многократно звучит мысль, что именно к жертвам сексуализированного насилия система жестока, несправедлива, что такие уголовные дела "спускаются на тормозах", "разваливаются" и тому подобное. Однако мне кажется, что те конкретные примеры, которые вы приводите, это не подтверждают. Либо вы смотрите на них пристрастно и без понимания некоторых важных моментов. На них я и хочу остановиться.

Отношение сотрудников

Ваши героини и вы называете полицейских черствыми, грубыми, безразличными, бесцеремонными, чуть ли не жестокими к жертвам.

Но надо понимать, что следователи, полицейские дознаватели, судебные эксперты - ежедневно сталкиваются с жертвами разных преступлений и членами их семей.

Любой психолог, как мне кажется, подтвердит, что выстраивание некоторой отстранённости, защита собственных личных границ - это необходимая мера для психологического благополучия сотрудников. Если полицейский будет эмоционально вовлекаться в переживания каждого обратившегося к нему потерпевшего - он сгорит за несколько дней, станет неспособен делать свою работу.

Именно поэтому жертвам кажется, что за отстранённостью и деловитым профессионализмом полицейских - стоит бездушие, жестокость и презрение. Это, во всяком случае часто, не так.

Да, проблема выгорания полицейских существует. Да, жертвы насилия сталкиваются с нехваткой психологической, медицинской, социальной и юридической помощи. Да и простого сочувствия. Но несправедливо возлагать ответственность за это на полицейских. Наверное, нужны различные службы и организации помощи и поддержки жертв насилия. Но их отсутствие - не вина правоохранительной системы и конкретных полицейских.

Неуместные вопросы

Полицейский прекрасно знает, что первая линия защиты насильника: "У нас всё было обоюдно".

Именно поэтому протоколы допроса жертвы вида: "Мы выпивали на корпоративе, потом все ушли и мы остались с моим коллегой, был половой акт, прошу привлечь за изнасилование" или "Он пригласил меня в кафе, потом пригласил в квартиру, я осталась там ночевать, произошёл половой акт, прошу привлечь за изнасилование" - это плохие протоколы. Потому, что сторона защиты будет утверждать, что первоначальные показания жертвы не опровергают утверждения подозреваемого.

Поэтому следователь должен записать в протокол: "Он применил ко мне физическое насилие. Я сопротивлялась. Я испытала физическую боль. Я была беспомощна от страха. Он эмоционально воздействовал на меня. Даже если раньше или позже у нас был секс по согласию, но в этот раз я была против, я протестовала".

Но следователь не имеет права САМ произнести эти слова. Или подсказать их жертве. Потому, что это незаконно. И это может так или иначе всплыть. И опять же, защита будет говорить, что следователь "шьёт дело" и вкладывает в рот жертве свои формулировки.

А как он может добиться таких формулировок от жертвы? Только наводящими вопросами. "А как так получилось, что вы там были вместе? А оказывали ли вы сопротивление? А почему не оказывали? Применялось ли физическое насилие? Какое именно? Звали ли на помощь? Вступали ли с ним раньше в половые отношения? В чём было отличие?".

Жертва (и видимо вы) воспринимаете эти вопросы как демонстрацию недоверия к женщине, как обесценивание её страданий, как попытку убедить жертву в том, что "ничего не было" или "ничего такого не было".

Это не так. Вы сами говорите, что жертвы часто не хотят или не могут ни сказать, ни осознать, что имело место насилие. Что жертвы склонны минимизировать произошедшее лично с ними. И это понятно.

Но такое поведение жертвы - идёт вразрез с интересами следствия.

Следователь, который сочувствует жертве и хочет хорошо делать свою работу - будет вытягивать из неё подробности и правильные, прямые и неуклончивые формулировки, детальные подробности. Хотя самой жертве такие вопросы покажутся не очень корректными.

"Когда наутро я стала об этом вспоминать, я ощутила себя изнасилованной" - для следствия это плохо.

"Он воспользовался моим беспомощным состоянием и причинил физическую боль" - это хорошо.

Хороший полицейский будет своими вопросами сбивать жертву с первой позиции на вторую.

Примирение с насильником

Полицейский прекрасно знает, что "забрать" заявление об изнасиловании нельзя. И ещё полицейский прекрасно знает, что насильник часто пытается примириться с жертвой. И ещё полицейский прекрасно знает, что если жертва отрицает факт насилия, что если жертва говорит, что у неё нет претензий к насильнику - то дело имеет крайне слабую судебную перспективу.

Поэтому полицейский не хочет ситуации, в которой он сегодня принимает заявление об изнасиловании, а завтра жертва приходит, и говорит, что претензий у неё нет. А с такой ситуацией он сталкивается каждую неделю.

И что может сделать полицейский, чтобы избежать подобной ситуации? Только одно - настойчиво спрашивать жертву настаивает ли она на своих показаниях, рассматривает ли возможность примирения с насильником, понимает ли, что "ломает жизнь" семье и детям насильника (поскольку именно это будет ей завтра с большой вероятностью говорить насильник: "пожалей мою семью и детей").

А как воспринимает это жертва? Жертва опять же считает, что полицейский сомневается в её истории, обесценивает её травму и побуждает отказаться от заявления и примириться с жертвой.

"Волокита"

К сожалению, правоохранительная система перегружена. И не справляется. Это печально, это неправильно, и это приводит к негативным последствиям для всех. Но несправедливо возлагать за это ответственность за конкретного полицейского.

А что значит эта перегруженность практически? А практически это значит, что у полицейского есть приоритеты. Если по делу есть труп или хотя бы тяжкий вред здоровью - то дело будет в приоритете. Если по делу есть значительный материальный ущерб - то дело будет в приоритете. Если подозреваемый неизвестен или скрылся, и надо совершать большое количество оперативно-розыскных действий, запросов, криминалистических экспертиз, допросов, обысков и т.п. - то дело будет в приоритете.

А вот если по делу нет скорбящих родственников, нет похищенных миллионов и выкинутых из квартир семей, не надо гонять оперативников, досматривать камеры и прослушивать телефоны, а надо просто в какой-то момент собраться и оформить бумажки - то дело не в приоритете. И полицейский займётся им в тот момент, когда не будет ничего особо срочного, и будет возможность спокойно посидеть за столом.

Поэтому, когда в следующий раз жертва сексуализированного насилия скажет, что её дело "волокитят" или "спускают на тормозах" - пусть подумает, сколько у следователя в производстве дел которые, как это ни печально, либо важнее, либо сложнее, чем это.

Вывод.

Лично я считаю, что задача организаций, помогающих жертвам насилия - заниматься правовым просвещением женщин, рассказывать им о специфике работы правоохранительной системы, объяснять, каким образом эффективнее с ней взаимодействовать (если вдруг она станет жертвой).

Это было бы более продуктивно, чем обвинять правоохранительную систему в слабости, а полицейских в жестокости.

Если нужна моя помощь - я готов.