В Самаре женщина, которая любила петь

Дом стоял на окраине Самары, в районе, где старые кирпичные корпуса советских времен теснились между новыми бетонными коробками. Он был неброским, с облупившейся штукатуркой и покосившимся крыльцом, но для Анны он стал убежищем от городской суеты и местом, где она могла петь. Анна любила петь – громко, надрывно, русские народные песни, романсы, даже современные поп-хиты, переделанные на свой лад. Голос у нее был сильный, хрипловатый, с какой-то необъяснимой тоской.

Переехала она сюда после смерти мужа, Дмитрия. Он был инженером, человеком рациональным и практичным, не понимавшим ее страсти к пению. После его ухода в доме повисла тишина, которую Анна пыталась заполнить своими голосами. Соседи сначала удивлялись, потом привыкли. Бабушка Зинаида Петровна из квартиры напротив даже иногда подпевала ей, сидя на своем балконе с вязанием.

Но вскоре все изменилось. Началось с мелочей. Сначала Анна стала замечать, что песни звучат не только из ее квартиры. Иногда ей казалось, что слышит эхо своего голоса, доносящееся из коридора или даже из соседних квартир. Она списывала это на усталость и одиночество.

Потом появились кошмары. Ей снились поляны в густой тайге, усыпанные белыми цветами. На полянке стояла женщина в черном сарафане, с длинными распущенными волосами, и пела – ту же самую песню, что и она сама. Но голос женщины был не человеческим, а каким-то хриплым, каркающим, полным отчаяния.

Анна начала замечать странности в доме. Двери сами по себе открывались и закрывались. В зеркале иногда мелькали тени, которых там быть не могло. А однажды она нашла на пороге своей квартиры пучок сухих трав – полынь и зверобой. Бабушка Зинаида Петровна объяснила это тем, что кто-то из соседей решил подсушить травы для чая. Но Анна чувствовала, что дело не в этом.

Особенно тревожили ее дни недели. Дмитрий всегда строго соблюдал народные приметы: в среду нельзя дарить деньги, в пятницу – начинать новые дела, а в понедельник – стирать белье. После его смерти Анна старалась не обращать на это внимания, но теперь, когда начались странности, она вспомнила о старой бабушкиной поговорке: "В понедельник поют черти". И действительно, именно по понедельникам все становилось хуже.

Однажды вечером, когда Анна пела особенно громко, в дверь постучали. На пороге стояла бабушка Зинаида Петровна с испуганным лицом.

"Анна Ивановна, вы слышали? Соседи жалуются! Говорят, у вас дома кто-то поет… не человек, а что-то другое!" – прошептала она.

Анна отмахнулась: "Зинаида Петровна, это я пою. Я просто люблю петь."

Но бабушка Зинаида Петровна покачала головой: "Нет, Анна Ивановна. Это не ваш голос. Он… другой. Холодный и злой."

Анна попыталась успокоить ее, но в этот момент из коридора донесся знакомый хриплый голос – ее голос, но искаженный, злобный. Она обернулась и увидела в зеркале не свое отражение, а женщину в черном сарафане с длинными распущенными волосами. Женщина улыбалась, обнажая острые зубы.

В этот момент Анна вспомнила старую легенду, которую рассказывала ей бабушка: о Самарской колдунье, которая была заколдована и обречена вечно скитаться по домам, в которых жили одинокие женщины, питаясь их голосами и отчаянием. Говорили, что ее можно усмирить только песней – той самой песней, которую она пела в день своей смерти.

Анна поняла: она не просто пела песни. Она пробуждала колдунью. Ее голос был ключом к ее освобождению. И теперь колдунья хотела завладеть ее голосом навсегда.

В отчаянии Анна начала петь – громче, надрывно, вкладывая в песню всю свою боль и тоску. Она пела о Дмитрии, о своей любви, о своей одиночестве. Песня становилась все сильнее, все страшнее. И вдруг… голос колдуньи затих. В зеркале отражение женщины исчезло.

Анна упала на пол, обессиленная. Но когда она поднялась и посмотрела в зеркало, то увидела там только свое лицо – бледное, испуганное, но живое.

Она больше никогда не пела громко. Она продолжала жить в этом доме, но теперь знала: за каждым звуком, за каждой тенью может скрываться что-то зловещее. И она всегда помнила о колдунье и ее проклятии – проклятии одиночества и голоса, который может пробудить древнее зло.

А бабушка Зинаида Петровна больше никогда не жаловалась на шум. Она просто тихо сидела на своем балконе с вязанием и иногда слышала тихий шепот из квартиры Анны Ивановны – шепот старой народной песни, исполненный с такой тоской, что пробирало до костей. И она знала: колдунья все еще здесь, в доме, ждет своего часа…