Марина бросила сумку на тумбочку и устало опустилась на стул в прихожей. С кухни тянуло подгоревшей овсянкой — мама снова забыла выключить плиту. Телефон тренькнул новым сообщением.
"Твоя очередь платить за продукты, я всю пенсию на лекарства потратила," — писала Антонина Васильевна. И трижды отправила одно и то же сообщение, боясь, что дочь не заметит.
Марина подняла глаза к потолку, где расползалось жёлтое пятно от прошлогоднего потопа. Она откладывала ремонт, чтобы отправить деньги дочери на учебники. Тогда мать тоже писала про лекарства.
Из комнаты доносился приглушенный голос:
— И представляешь, Тань, он такой галантный. Сказал, что я совсем не изменилась с тех пор, как мы выпускной отмечали!
Марина замерла, держа в руках потёртый ботинок, который носила третий сезон. Телефон снова тренькнул.
"Если тебе сложно, могу занять у соседки, но потом отдашь", — писала мать.
В музее сегодня объявили о сокращении. Марина попала в первый список — "возрастные сотрудники без особых заслуг". Рука непроизвольно потянулась к седой пряди, которую она перестала закрашивать месяц назад. Двенадцать лет объяснять школьникам значение абстрактной живописи, и вот она — благодарность.
На столике у зеркала стояла старая деревянная шкатулка — резная, с поблекшим рисунком ландышей. Дочь подарила на день рождения, копила три месяца после школы. Мама складывала туда рецепты, документы и чеки. Машинально Марина откинула крышку — хотела проверить, сохранился ли рецепт пирога с яблоками, который так любила Ксюша.
Под стопкой выцветших бумажек лежали глянцевые чеки из салона красоты "Афродита". Стрижка, маникюр, массаж... И один, совсем свежий — "Омолаживающая процедура для лица, 3500 рублей". Рядом — квитанция за кашемировый шарф из "Снежной Королевы".
Марина машинально погладила свой растянутый свитер, в котором ходила дома. "Тебе же не перед кем красоваться", — часто говорила мать.
Телефон снова тренькнул. Теперь это было личное сообщение от брата.
"Ты бы последила за мамой. Она мне весь мозг выела своими жалобами на тебя. Говорит, голодает, а ты все на шмотки спускаешь".
Марина оглянулась на кухню, где на столе стояла початая коробка конфет "Коркунов" — мамины любимые. Покупать их на свою "директорскую" зарплату музейного работника Марина себе не позволяла.
"Надо же, — подумала она, — столько лет быть тихой и послушной, а всё равно оказаться плохой дочерью".
Марина положила на стол свой потрёпанный кошелёк.
Антонина Васильевна вышла из комнаты, повязав новый шелковый платок. Пахло дорогими духами.
— Ты чего кашу мою выключила? Я ведь специально оставила. Нельзя без спросу чужие вещи трогать.
Марина подняла глаза:
— Мам, она пригорала уже. А что это за салон "Афродита"?
Антонина Васильевна замерла на полушаге. Её рука инстинктивно дёрнулась к шее, где висел новый кулон — Марина только сейчас его заметила.
— Тебе-то какое дело? Это мои деньги, — голос матери дрогнул, но она быстро справилась. — Я, может, вообще к врачу ходила.
— В "Афродите" делают маникюр, а не давление меряют, — Вчера ты просила у меня три тысячи на таблетки. Я отдала последнее.
— И что теперь, отчитываться перед тобой? — мать фыркнула. — В моём возрасте знаешь, как важно за собой следить?
Марина почувствовала, как горло перехватывает. Всю жизнь она верила, что мать говорит правду. Всегда уступала.
— У меня тоже проблемы, мам. Меня увольняют.
Антонина Васильевна только махнула рукой:
— Найдёшь другую работу. В твоём возрасте пора уже научиться справляться с трудностями. Я вот одна вас с Ильёй подняла, между прочим.
В дверь позвонили. На пороге стоял седовласый мужчина в бежевом пальто, с букетом хризантем. Глаза у него были добрые, морщинки лучиками расходились к вискам.
— Простите за опоздание, Тонечка. Внук из школы позвонил, пришлось задержаться, — он заметил Марину и приветливо кивнул. — Добрый вечер. Вы, наверное, дочь? Очень похожи.
Антонина Васильевна покраснела, как в юности. Марина никогда не видела такого выражения на её лице — словно годы смыло одним движением.
— Виктор Семёнович, а мы как раз... — она бросила быстрый взгляд на дочь, — обсуждали семейные дела. Марина, это... мой старый друг.
Телефон снова тренькнул. От Ильи: "Ты там разобралась с мамой? Она мне уже все уши прожужжала, что ты копейки считаешь и от неё всё прячешь".
— Приятно познакомиться, — кивнула Марина мужчине. — Мама, можно тебя на минутку?
Они отошли на кухню.
— Так вот куда уходят деньги на лекарства, — тихо сказала Марина. — На свидания.
Антонина Васильевна словно осела, постарела на глазах.
— Ты не понимаешь. Я тридцать лет на вас жизнь положила. Неужели теперь не имею права хоть немного пожить для себя?
— Имеешь, конечно, — Марина вздохнула. — Но зачем обманывать? Зачем писать, что голодаешь, если покупаешь духи за пять тысяч?
— А ты думаешь, почему я в салон хожу? — вдруг тихо спросила мать. — Думаешь, просто так? У меня первый раз за тридцать лет появился человек, с которым интересно. Который смотрит на меня не как на старуху.
В дверях кухни появился Виктор Семёнович:
— Простите, я не хотел подслушивать. Антонина Васильевна, может, нам стоит перенести нашу встречу?
Мать мгновенно выпрямилась:
— Нет-нет, мы уже всё обсудили. Мариночка как раз собиралась... по делам.
Марина почувствовала, как что-то внутри оборвалось. Всё стало предельно ясно — она просто помеха, неудобная деталь в чужой счастливой жизни. Она всегда ею была.
— Действительно, — улыбнулась она устало. — У меня ведь сегодня увольнение объявили. Самое время пройтись по магазинам.
Марина брела между полками супермаркета, механически бросая в корзину привычный набор: хлеб, крупа, молоко. Апельсины — только три штуки, чтобы не тратиться. Взгляд скользнул по бутылке красного сухого, которое она позволяла себе раз в полгода. "Не сегодня", — одёрнула она себя и прошла мимо.
В отделе косметики Марина невольно остановилась. Ряды баночек с кремами, обещающими омоложение, сияние, упругость... Она сама никогда не покупала ничего дороже детского крема — лишние траты.
— Мариночка, это ты?
Соседка Анна Викторовна катила тележку, доверху набитую продуктами.
— Добрый вечер, — Марина выдавила улыбку. — Закупаетесь?
— Ой, внуки завтра придут, готовлюсь. Знаешь, как я рада! А твоя мама-то... — соседка заговорщически понизила голос, — с кавалером! Кто бы мог подумать! Утром стояли у подъезда, хохотали как дети. Я её спрашиваю — Тонь, с чего это ты светишься вся? А она мне: "Влюбилась, Анечка!"
Марина замерла, сжимая в руке бутылку шампуня.
— Она так и сказала? Влюбилась?
— Ну да! И знаешь, я так за неё рада. Сколько можно одной коротать вечера? Ты же всё время на работе, Илья в другом городе. А человек человеку нужен, — соседка вдруг осеклась. — Ой, а ты не знала, да? Я что-то не то сказала?
— Нет-нет, я в курсе, — Марина покачала головой. — Просто не думала, что она так... открыто.
— А чего скрывать? — соседка улыбнулась. — Мы с моим Колей сорок лет вместе. И знаешь что? Каждый день благодарю судьбу, что не послушала тогда мать. Она ведь меня с бухгалтером сватала. "Он перспективный, обеспеченный!" А Коля — простой шофёр. Зато мой. Родной.
Марина смотрела на морщинистое, но светящееся лицо соседки. Она никогда раньше не замечала, какие у Анны Викторовны живые глаза.
— Что, на личном фронте проблемы? — вдруг спросила соседка.
— У меня? — растерялась Марина. — Да нет никакого фронта.
— Ну и зря! — Анна Викторовна по-молодому тряхнула головой. — Ты красивая женщина, Марина. Только какая-то несвоя... Словно в чужой шкуре живёшь.
Марина поставила шампунь обратно на полку.
— Мне нужно идти. До свидания.
В квартире было тихо и пусто. Конечно, мать ушла с кавалером. Марина сложила продукты в холодильник, привычно оставив мамину любимую йогуртовую полку нетронутой.
Шкатулка так и стояла открытой. Марина потянулась закрыть её, но что-то блеснуло среди старых бумаг. Фотография в позолоченной миниатюрной рамке — молодая женщина с длинными волосами, запрокинув голову, смеётся в камеру. Мать? Такой Марина её никогда не видела.
На обратной стороне выцветшие строчки: "Тоне от Вити. 1970. Выпускной".
"Ну и?" — раздался голос в голове. Тот самый, который всегда говорил ей не высовываться, не спорить, терпеть. — "Люди вспоминают юность. Что тут такого?"
Но была и другая мысль: "А что, если мама всю жизнь прожила не так, как хотела? Что, если она меня использует, чтобы не было так больно от упущенных возможностей?"
В дверь повернулся ключ.
— А, вернулась? — Антонина Васильевна вошла, но непривычно легко, без обычного тяжёлого шарканья.
— Купила продукты, — Марина кивнула на раскрытый холодильник. — А твой... друг?
— Виктор поехал к внуку, — впервые мать назвала его просто по имени. — У него внук один растёт, без родителей. Мальчишка способный, пианино освоил...
Марина не слушала про внука. Она смотрела на мать — румяную, с блеском в глазах. Когда она сама в последний раз так выглядела? Была ли хоть раз по-настоящему влюблена?
— Мам, — Марина подняла фотографию, — это он? Виктор?
Антонина Васильевна взяла снимок, и на её лице мелькнула такая нежность, что Марина почувствовала себя лишней.
— Мы дружили в школе. Мечтали вместе в Москву поехать, в театральный... Наивные какие были.
— Но ты вышла за папу, — тихо сказала Марина.
— Ваш отец был хороший человек, — привычно отозвалась мать. — Надёжный. А Витька — мечтатель, весь в своих книжках. Мама мне сказала: "Тоня, тебе семья нужна, а не воздушные замки". И я послушалась.
Марина почувствовала, как перехватывает горло.
— Ты не любила папу?
Мать пожала плечами:
— Любила, конечно. По-своему. Он детей мне подарил, крышу над головой. За это любят...
— Нет, мама. За это благодарят. А любят иначе, — слова вырвались сами собой, и Марина удивилась своей смелости.
Антонина Васильевна прищурилась, готовая к обороне:
— Ты ещё будешь меня учить? Легко рассуждать, когда ни детей, ни забот настоящих.
Привычная реакция — сжаться, согласиться, промолчать — не сработала. Марина вдруг поняла, что больше не может.
— Знаешь, мам, я завтра съезжу к Ксюше. А когда вернусь... думаю, мне пора поискать своё жильё.
— Это из-за Виктора? Обиделась? — в голосе матери мелькнула паника.
— Нет, — Марина покачала головой. — Просто понимаю, что нам обеим пора начать жить. По-настоящему.
— Но как ты будешь одна? С твоей зарплатой...
— Найду другую работу. В моём возрасте пора уже научиться справляться с трудностями, — Марина улыбнулась, возвращая матери её же слова.
Антонина Васильевна открыла рот для новых возражений, но вдруг осеклась. Посмотрела на дочь внимательно, словно впервые увидев.
— Знаешь, я ведь правда боялась, что ты будешь смеяться. Что осудишь. Старуха, а туда же...
— Мам, это твоя жизнь. Просто не нужно было врать про лекарства.
Мать виновато опустила глаза:
— Я не знала, как сказать. Так привыкла, что ты всё терпишь, принимаешь...
Марина вдруг поняла, что перед ней не грозная фигура из детства, а просто пожилая женщина, которая тоже боится быть отвергнутой.
— Завтра поеду смотреть комнату в трёх остановках отсюда, — сказала она спокойно. — Буду приходить в гости. Познакомлюсь с Виктором Семёновичем получше.
— Правда? — на лице матери мелькнуло что-то среднее между облегчением и тревогой.
Вечером, уже лёжа в постели, Марина достала телефон и открыла сайт вакансий. "Требуется экскурсовод в частную галерею," — гласило первое объявление. "Требования: любовь к искусству, коммуникабельность, опыт работы от 5 лет".
Она улыбнулась и нажала "Откликнуться".
Интересно, можно ли в тридцать пять начать жизнь с чистого листа? И почему никто никогда не говорил ей, что эмоции не укладываются в простые формулы "люби маму", "уважай старших", "терпи и не жалуйся"? А вы замечали, как часто мы живём чужой жизнью, не замечая собственных желаний?
Пишите 👇Ставьте 👍
БОЛЬШЕ ИСТОРИЙ на моем Дзен канале https://dzen.ru/istoriiisshizniotnatalyi
