— Хотите урожай — работайте сами! Таскайте вёдра, стойте раком над грядками, ломайте спину! А я поехала домой.

Для свекрови Кати, Валентины Петровны, дача была священным местом. Не уголком для отдыха с шашлыками, а полем битвы за урожай, где она была бессменным генералом. И с тех пор, как её сын женился на «этой городской фифе» Кате, у неё появился новый, безотказный солдат.

Каждые выходные с мая по октябрь превращались для Кати в трудовую повинность.

— Катюша, мы на дачу! — бодро сообщал муж в пятницу вечером, и Катя знала, что её ждут два дня ада.

Валентина Петровна считала, что физический труд на свежем воздухе — лучшее лекарство от «городской лени». Она с садистским удовольствием выдавала Кате самые тяжёлые и грязные задания. Пока сама свекровь в тени под яблоней перебирала ягодки, Катя под палящим солнцем полола бесконечные грядки с морковью.

— Ниже наклоняйся, ниже! — кричала она. — Все сорняки оставляешь! Руки-крюки, а не руки!

Пока муж со свекром «чинили» что-то в гараже, что на деле означало распитие пива, Катя таскала вёдра с водой для полива из дальнего колодца.

— Быстрее шевелись, черепаха! — подгоняла её Валентина Петровна. — Солнце сядет, а у тебя ещё и половина не полита!

Она критиковала всё: как Катя держит тяпку, как она выкапывает картошку, как она собирает огурцы. Каждый упрёк сопровождался вздохом о том, какой никчёмный выбор сделал её сын. Катя возвращалась в город в воскресенье вечером с гудящей спиной, сорванными ногтями и чувством полного унижения.

Она пыталась говорить с мужем.

— Миша, я больше не могу. Твоя мама издевается надо мной. Почему я должна работать как рабыня, пока вы все отдыхаете?

Миша, который с детства привык к дачному укладу и не видел в нём ничего особенного, лишь отмахивался:

— Ну что ты преувеличиваешь! Мама просто хочет приучить тебя к порядку. Помоги ей, что тебе, сложно? Мы же для себя стараемся, зимой свои огурчики будем есть.

«Свои огурчики» казались Кате слишком высокой ценой за её потерянные выходные и растоптанное достоинство.

Терпение лопнуло в один из жарких июльских дней. Валентина Петровна велела Кате прополоть огромный участок с клубникой, заросший колючим сорняком. Катя работала уже третий час без перерыва. Солнце пекло нещадно, пот заливал глаза, а руки были исцарапаны в кровь.

В это время свекровь, её муж и свёкор уселись на веранде пить холодный квас с пирожками.

— Катька, ты там скоро?! — донёсся до неё раздражённый голос свекрови. — Мы обедать садимся! Или ты решила там до вечера ковыряться?

И в этот момент что-то внутри Кати взорвалось. Она медленно выпрямилась, чувствуя, как от ярости дрожат руки. Она посмотрела на свои грязные, исцарапанные ладони, потом на комфортно устроившуюся на веранде «семью».

Она молча взяла тяпку. И с размаху, со всей силы, начала рубить. Но не сорняки. А пышные, ухоженные кусты любимых пионов Валентины Петровны, росшие вдоль дорожки.

Раз! Два! Три! Розовые и белые головы летели во все стороны.

На веранде повисла гробовая тишина. Все трое смотрели на происходящее с открытыми ртами.

— Ты... ты что делаешь, ирод?! — первой опомнилась свекровь, вскакивая на ноги. — Мои цветы!

Катя, тяжело дыша, повернулась к ней. Её лицо было красным от солнца и гнева.

— Я?! — переспросила она, и её голос сорвался на крик. — Я тут сорняки полю! Только, кажется, я всё это время полола не те грядки! Главный сорняк в этом огороде — это ваша лень и ваша наглость!

Она швырнула тяпку на землю.

— Вы хотели, чтобы я работала? Я работала! Вы хотели, чтобы я полола? Я полола! А теперь я хочу отдыхать! — она подошла к столу на веранде, взяла кувшин с ледяным квасом и залпом выпила целый стакан.

— Ты... ты... — свекровь не могла подобрать слов от ярости.

— А я больше ни одного пальца не ударю на этой вашей каторге! — отрезала Катя. — Хотите урожай — работайте сами! Таскайте вёдра, стойте раком над грядками, ломайте спину! А я поехала домой. В свой выходной. Принимать ванну и делать маникюр.

Она повернулась к ошеломлённому мужу.

— А ты, дорогой, можешь оставаться здесь. Помогать маме. Есть «свои огурчики». Но домой можешь не возвращаться, пока не решишь, кто тебе дороже — жена или мамины грядки.

Катя развернулась и уехала.