Паутинка приличий.

— Завтра будет, наконец-то, музыка! — сообщил мой младший сын в воскресный вечер.

— Она (видимо, учительница) такая странная, так вульгарно одевается.

ВУЛЬГАРНО? В его двенадцатилетнем словарном запасе это слово звучало так же чужеродно, как «корпускулярно-волновой дуализм».

— А что такого в ней вульгарного?

— Ну, у неё всё видно.

— Всё? — спросила я, а сердце сразу прыгнуло в желудок и застучало там, как барабан в школьном оркестре.

— …ТУЛОВИЩЕ.

Какое громоздкое, тяжёлое слово! Оно с гулом катится по языку, как железная бочка с картошкой по лестнице. Это то, что осталось уже после праздника, когда салаты заветрились, гирлянды перегорели, и кто-то уснул на ковре.

В детской речи оно звучит ещё устрашающе. Слово будто вылезло из учебника анатомии XIX века или из протокола судебно-медицинской экспертизы. Сразу представляется не человек, а кусок чего-то массивного, обрезанного от всего остального.

Божечки-божечки. Моё воспалённое воображение моментально нарисовало учительницу с длинным, бесконечным туловищем, вытягивающимся сквозь двери и окна.

Оно уходит в соседний подъезд и там уже играет на рояле. Голое. На фоне занавеса из красного бархата, с пафосом исполняет: «Как прекрасен этот мииир… посмотри-и-и…».

Я прямо почувствовала, как остальная публика, дети с продлёнки и их родители хватаются за головы и судорожно ищут, куда бы деть глаза.

А директорское туловище сидит в первом ряду и думает: «Ну да, длинновата, конечно. Но зато звук какой!»

— А что конкретно видно на этом туловище? — осторожно уточнила я.

— Я не буду говорить.

— Можно я скажу? Грудь?

— Да… а ещё она юбки короткие носит. И там тоже всё видно.

— И это, по-твоему, некрасиво?

— Нет. Слишком открыто.

Вот тут мне самой захотелось посмотреть на это туловище. Проверить, есть ли у него, например, голова.

Потому что, если головы нет, всё становится логичным. Туловище поёт, двигается, наряжается. Кроме одного... Оно не думает… Нечем.

— А если твоя будущая жена так бы оделась? Что бы ты сделал? — продолжаю я.

— Я бы ей объяснил, что так нельзя… украдут ещё, — пробурчал сын.

Смешно до боли, вот оно, хрупкое сооружение будущей совести. Ещё не бетонная стена принципов, не железобетон морали, а именно тонкая паутинка приличий.

Хрупкая, со складками, местами с дырочками. Но уже пытается прикрыть окружающий мир, чтобы всё не выглядело таким голым и незащищённым.

И он ведь не цитирует философов, не рассуждает о нравственном законе внутри нас. Он просто морщит нос и говорит «слишком открыто». И в этом больше приличия, чем во всех взрослых лекциях про духовность.

Так что, граждане, выбирайте одежду аккуратно. Не то попадёте впросак. А просак, напоминаю, — это не только старинный канатный стан. Это ещё и то место, куда всегда проваливаются все наши представления о норме.

Особенно, если у кого-то слишком длинное туловище и короткая юбка.

© Ольга Sеребр_ова