Утро в селе Пустяево начиналось не с пения петухов, а с гармошки Васьки Зорькина. Сейчас бы ему, двадцатидвухлетнему детенышу, на свидание собираться, да на девок деревенских засматриваться. Ан нет пока…, не сподручно это всё. Руки у Васьки, как говаривала его мать, старушка Агафья, «росли из одного места, да и то криво». Он мог запросто вместо семян картофеля, посеять в огороде башмаки, а при починке забора, так его укрепить, что тот падал от взгляда сердитой курицы. Зато на гармошке – виртуоз. И голос – бархатный баритон, достался, видно, от погибшего на войне батьки.
А ещё частушки сочинял. Особенно озорные и лихие про Никиту Сергеевича. Сядет на завалинку, растянет меха, и понеслось:
Эх, Никита, ты наш сахар,
Насолил ты всем ой-ёй!
Вместо ржи, до неба кверху
Кукуруза поднялась на все полях!
Или такая:
На пеньке сидит Хрущёв,
Говорит: «Вот я каков!
Я Америке покажу,
Где зимою КАМАЗы ждут!»
(Имелась в виду, печально известная кампания по зимней пахоте).
Девушки, хоть и посмеивались над его талантом, но замуж идти не рвались за него. Какой из него хозяин? Гармошка – не трактор, частушка – не трудодень. И вот после того как Алёнка Коровина, бригадир доярок, с серьёзным видом вручила ему арбуза-«гарбуза» с намёком, куда его приспособить, а Дуся Овчинникова, счетовод, предложила посчитать, сколько копеек в его будущей пенсии, у Васьки созрел план.
«Пойду по всем девушкам сразу! – решил он. – Как на штурм Берлина! Одна не выдержит – а дрyгая просто сдастся!»
И пошёл. К Люсе Волчок, комсоргу и бригадиру. Та, выслушав его путаные речи о чувствах и необходимости выполнить план по приросту населения, фыркнула: «Ты, Зорькин, сначала план по надоям выполни, а потом о чувствах говори». Зашёл к Ане Смышлённой, учительнице. Та, поправив очки, вежливо поинтересовалась, много ли он книг прочёл за последний год, кроме «Колобка». Ответ Васьки – «А зачем? Я и так всё знаю!» – поставил крест на его педагогических амбициях.
Тут-то Люсю, девушку с организаторской жилкой, и осенила шальная мысль. Собрала она подруг – Анну, Алёнку, Дусю – и изложила план мести за надоевшие ухаживания.
– А давайте, – сказала Люся, сверкнув глазами, – согласимся. Все. И сразу. Скажем: «Васька, раз ты такой герой-любовник, будь по-твоему. Будешь иметь не одну жену, а целый гарем, как у турецкого султана!» Посмотрим, что он сделает!
Девушки покатились со смеху. Идея была бредовой, а значит – превосходной.
На следующий день Ваське была устроена засада у колхозной конторы. Он шёл, уже подготовив новую частушку, но его остановили.
– Зорькин! – строго начала Люся. – Мы, активистки колхоза, обсудили твоё матримониальное предложение. И пришли к выводу.
Васька замер, ожидая очередного «гарбуза».
– Ты – уникальный кадр, – поддержала Анна. – И подход к тебе должен быть уникальным.
– Поэтому, – подхватила Алёнка, едва сдерживая улыбку, – мы все четверо даём своё предварительное согласие. Но только все вместе! Чтобы ты не распылял свой творческий потенциал на кого-то одного.
– Коллектив – наша сила! – заключила Дуся, вспомнив лозунг из стенгазеты.
Васька почесал затылок. В голове его, привыкшей мыслить образами из песен про наложниц, поплыли картины: он, такой, в белых шароварах, на ковре, а вокруг… четыре жены… Одна подаёт ему плов, другая чистит мандарин, третья играет на балалайке, а четвертая… четвертая доит корову? Мысли спутались. Но общая картина была прекрасна. Расплывшись в дурацкой улыбке, он радостно кивнул: «Ладно! Я не против этого!»
Новость о том, что Васька Зорькин обзавёлся гаремом из четырёх невест, молнией облетела Пустяево. Реакция была разнообразной.
Председатель колхоза Трофим Потапович Кузькин и парторг Семён Аркадьевич Грознов вызвали Ваську на ковёр.
– Ты что это, Зорькин, перегибаешь палку? – гремел Грознов. – У нас строится светлое коммунистическое будущее, а ты тут какие-то султановско-буржуазные пережитки устраиваешь! Гарем! Да я тебя…
– Да я ничего! – оправдывался Васька. – Это они сами! Коллективом! Я ж за коллектив!
Батюшка Афонасий, узнав о происходящем, долго молчал, глядя на потрескавшуюся фреску, потом вздохнул: «Господи, прости, они не ведают, что творят… Многожёнство – грех тяжкий, язычество и мусульманство! Хоть бы на исповедь пришли…» Но его паства – старушки – только ахали и причитали: «Ох, уморил Васька-то! Совсем рехнулся!»
Дед Герасим, услышав новость, хитро прищурился: «Я за красных, и за белых воевал. Видал всякое. Но чтобы на одного Ваську четыре комсомолки… Этого не было даже при Антоне Иваныче Деникине! Решимость у него, однако, боевая!»
Бабка Лукерья фыркнула: «В наше время за такого шалопая бы ни одна не пошла, а тут четыре! Эх, молодежь, с жиру бесятся!»
А «гарем» тем временем приступил к своим «обязанностям». И началось перевоспитание Васьки.
Люся Волчок установила политико-воспитательный час. Каждый вечер Васька должен был не играть на гармошке, а читать вслух газету «Правда» и конспектировать речи Никиты Сергеевича. За неправильно поставленное ударение в слове «кукуруза» следовала общественная порка в виде насмешек.
Анна Смышлённая вела образовательный фронт. Она заставила его перечитать «Молодую гвардию» и «Как закалялась сталь», а потом устраивала диктанты. Васька, привыкший выводить только ноты на нотном стане, корпел над крючками «ж» и «щ». За ошибки его лишали вечерней игры на гармошке.
Алёнка Коровина отвечала за трудовое воспитание. «Мужчина должен быть добытчиком! – заявила она. – А то, что ты пасёшь коров – это хорошо, но не престижно для султана!» Она буквально за руку отвела его на курсы трактористов, заявив: «Или ты получаешь права, или я тебе целую кучу «гарбузов» на тракторном прицепе привезу!»
Дуся Овсенникова взяла на себя финансово-бытовой сектор. Она заставила его вести учёт личных расходов, показала, как планировать бюджет, чтобы хватило не на одну бутылку «Беленькой», а на новые сапоги и подарок матери. «Любовь любовью, – говаривала она, – а план по валовому сбору яиц и твоя личная эффективность – прежде всего!»
Васька метался между четырьмя «жёнами». С утра – диктант у Анны, днём – изучение устройства трактора с Алёнкой, вечером – политзанятия с Люсей, а на ночь – отчёт о расходе трёх рублей на конфеты Дусе. На гармошку времени не оставалось. Он ходил, как прибитый, но в его голове загоралась искорка понимания. Ему, как ни странно, начало нравиться учиться. Трактор оказался куда интереснее, чем он думал. А когда он впервые самостоятельно завёл «Беларусь», сердце его ёкнуло от гордости.
Кульминацией стала сельская свадьба, куда Васька явился с «гаремом». Все пятеро сидели за столом. Девушки веселились, а Васька выглядел уставшим, но одухотворённым. Когда его попросили сыграть, он взял гармошку и… заиграл не частушки, а красивый, лиричный напев. И спел старинную песню о любви. И пел он её, глядя на Алёнку, которая в этот вечер, смущённая и красивая, не отпускала от него взгляд. Она первая поверила в его перемену, она видела, как он старается.
И тут Васька понял. Понял, что весь этот «гарем» – была ловушка. Но ловушка спасительная. Что эти четыре комсомолки, каждая по-своему, пытались сделать из него человека. И у одной это получилось лучше всех.
На следующий день он пришёл к Алёнке один.
– Всё, – сказал он. – Каюк моему султанству. Я твой пленник. Один и добровольно.
Алёнка улыбнулась: «А частушки про Никиту Сергеевича петь будешь?»
– Буду, – ответил Васька. – Но только тебе одной. И про любовь.
Свадьба Васьки Зорькина и Алёнки Коровиной игралась всем селом. Гуляли всем колхозом. Васька, уже дипломированный тракторист, играл на гармошке и пел. И даже спел новую частушку, уже беззлобную:
Ну, Никита, не грусти,
В жизни всякое бывает!
Я кукурузу полюбил,
Вон какая урожайность!
А потом он обнял свою Алёнку, свою одну-единственную, которая смогла разглядеть человека в безалаберном Ваське гармониста, и повёл её в свой новый, выстроенный своими руками, дом.
Эпилог.
Прошли годы. Василий Митрофанович Зорькин стал лучшим механизатором в районе, депутатом сельского совета. Алена Васильевна – заведующей фермой. Они вырастили троих детей. Старушка Агафья дожила до правнуков, часто качая головой: «Кто б мог подумать… А, ведь всё с того самого «гарбуза» началось…»
Гармошка Васьки теперь звучала на сельских праздниках. Он пел и старые песни, и новые, но частушки про Хрущёва ушли в прошлое вместе с эпохой кукурузного бума. Иногда, когда собирались старые друзья Люся, Анна и Дуся, стали для них самыми близкими – он с улыбкой вспоминал историю про свой «гарем».
– Вот было время, – говорил он. – Четыре жены… Одна политике учила, другая – грамоте, третья – труду, четвертая – счетоводству.
– А я тебя любви учила, – улыбалась Алёнка.
– Это главное, – кивал Васька. – А то бы я так и остался султаном всех Пустяевских полей и огородов. Без печати одобрения.
И все дружно смеялись. Смеялась и жизнь, которая, как и положено хорошей сатире, всегда находит нелепый, но верный путь к счастливому финалу.
https://dzen.ru/id/6831c07336caa62da841ac34 - МОЙ КАНАЛ. ( Читайте, подписывайтесь, делайте комментарии, ставьте лайки, рассылайте ссылку на канал своим друзьям, знакомым, родственникам, распространяйте на всех площадках интернета).
