— «Я же говорила, что у тебя руки не из того места растут», — прошептала она в камеру, цитируя свекровь.

Для Кати жизнь в квартире свекрови, Алевтины Игоревны, была похожа на хождение по минному полю. Каждое её действие, от мытья чашки до выбора платья, подвергалось тщательному, ядовитому анализу. Алевтина Игоревна не кричала. Она издевалась тихо, с улыбкой, что было гораздо страшнее.

— Катенька, ты опять сварила этот свой... супчик? — говорила она, заглядывая в кастрюлю. — Мой Дима такое не ест. У него желудок нежный. Я сама ему приготовлю.

И она демонстративно варила отдельную кастрюлю борща, подчёркивая, что еда Кати — это отрава.

— Катенька, ты сегодня так хорошо выглядишь. Устала, наверное? Мешки под глазами, — «комплимент» от свекрови мог испортить любое утро.

Муж Кати, Дима, был в этой войне буферной зоной. Он любил и жену, и мать, и отчаянно не хотел замечать конфликта.

— Ну, Кать, ты же знаешь маму, — говорил он. — У неё характер такой. Она не со зла.

Алевтина Игоревна не просто критиковала. Она вела планомерную кампанию по уничтожению самооценки невестки. Она «случайно» рассказывала гостям, как Диме нравилась его бывшая, «такая хозяюшка была». Она переставляла Катины вещи, комментируя: «Безвкусица какая, уберу, чтобы глаза не мозолила». Она входила в их с Димой комнату без стука, заставая Катю в нижнем белье, и цокала языком: «Да, Катенька, в твоём возрасте уже пора бы за фигурой следить».

Катя терпела. Она плакала в подушку, худела, пыталась угодить, но всегда оставалась «не такой».

Последней каплей, переполнившей чашу её ангельского терпения, стала скатерть. Старая, вышитая вручную скатерть, которая досталась Кате от покойной бабушки. Это была единственная вещь в этом чужом доме, которая связывала её с её собственным, тёплым прошлым.

Однажды, вернувшись с работы, Катя застала свекровь за странным занятием. Она сидела за столом и этой самой скатертью вытирала пролитый на клеёнку жирный соус.

— Ой, Катенька, а я тут твою тряпочку нашла, — сказала она с невинным видом. — Очень удобная, хорошо впитывает.

Катя посмотрела на жирное, уродливое пятно на вышивке, на дело рук её бабушки. И в этот момент внутри неё что-то оборвалось. Она не закричала. Она не заплакала. Она очень тихо и страшно улыбнулась.

— Да, — сказала она. — Очень удобная. Спасибо, что показали, Алевтина Игоревна.

С этого дня Катя преобразилась. Она стала идеальной невесткой. Она вставала раньше всех, готовила завтрак, который так любила свекровь. Она с улыбкой выслушивала её критику и со всем соглашалась.

— Да, вы правы, я совсем не умею готовить.

— Конечно, это платье меня полнит, больше не надену.

Алевтина Игоревна и Дима были в восторге. Наконец-то Катя «поняла своё место». Они не знали, что это была не капитуляция. Это была подготовка к контрнаступлению.

Через две недели Катя объявила, что хочет устроить для Димы сюрприз — романтический ужин.

— Я приготовлю твой любимый мамин плов, — сказала она мужу. — Постараюсь, чтобы было так же вкусно.

В тот вечер она отправила Диму и его маму в театр, «чтобы они отдохнули, а я спокойно всё приготовлю».

Оставшись одна, она достала штатив и свой телефон. И начала снимать. Она сняла весь процесс приготовления плова. Как она тщательно перебирает рис, как обжаривает мясо до золотистой корочки, как добавляет специи. Она готовила идеально, по всем правилам, которые ей когда-то показывала сама свекровь. Плов получился рассыпчатым, ароматным, идеальным.

А потом она взяла солонку. И, глядя прямо в камеру, высыпала в казан почти половину пачки.

— «Я же говорила, что у тебя руки не из того места растут», — прошептала она в камеру, цитируя свекровь.

Затем она добавила воды, превратив плов в липкую, солёную кашу.

— «Ну кто так готовит? Бездарность», — добавила она ещё одну цитату.

Она выключила камеру, переложила «блюдо» в красивую тарелку и стала ждать.

Когда Дима и Алевтина Игоревна вернулись, их ждал накрытый стол. Катя, с заплаканными глазами, поставила перед мужем тарелку.

— Прости, — всхлипнула она. — Я так старалась... Но я, наверное, и правда ни на что не способна.

Дима попробовал ложку и поморщился.

— Кать, ну что это? Это же одна соль!

— Я же говорила! ..