— Ты взял в жёны не сироту безродную. Ты взял дочь. И у этой дочери есть отец. И я больше не позволю тебе её унижать.

Стас был тихим домашним тираном. Он никогда не поднимал на свою жену, Аню, руку. Его оружие было гораздо тоньше и разрушительнее — слова. Он был мастером унизительных «шуток», обесценивающих комментариев и пассивно-агрессивной критики, завёрнутой в обёртку «заботы».

— Анечка, ты опять немного пересолила суп, как обычно, — говорил он за ужином с ласковой улыбкой.

— Ой, мой хомячок решил съесть лишний кусочек хлеба? — это когда она тянулась к хлебнице.

— Это платье тебя немного полнит, милая, но тебе всё равно идёт, — это когда она собиралась на встречу с подругами.

Аня, тихая и неконфликтная, медленно угасала в этом болоте. Её самооценка была уничтожена. Она верила, что она и правда неуклюжая, плохая хозяйка, которой нужно быть благодарной, что такой «идеальный» муж, как Стас, вообще её терпит. Она постоянно извинялась, старалась угодить, ходила по квартире на цыпочках.

Однажды она робко сказала, что по ним соскучились её родители и что они хотят приехать в гости на пару дней из другого города. Стас великодушно согласился. Он любил публику. Перед гостями он всегда разыгрывал спектакль «идеальный муж и его очаровательная, но немного непутёвая жена». Он был уверен, что легко очарует её родителей-провинциалов.

Родители приехали. Её мама, Людмила Ивановна, была тихой, душевной женщиной. А вот отец, Виктор Николаевич, оказался сюрпризом. Это был высокий, молчаливый мужчина с прямой спиной и тяжёлым, пронзительным взглядом, который, казалось, сканировал Стаса насквозь. Бывший военный, он не привык к пустой болтовне.

Вечером они сели ужинать. Аня, волнуясь, поставила на стол тот самый суп. Стас попробовал ложку и, как по нотам, разыграл свой обычный спектакль.

— Ммм, вкусно, дорогая! — сказал он громко, чтобы все слышали. — Правда, солоновато. Но ничего, я же знаю, что у тебя с солью особые отношения.

Он подмигнул гостям, ожидая, что они оценят его «добрый» юмор. Людмила Ивановна смущённо улыбнулась. А вот Виктор Николаевич медленно положил ложку.

— Почему ты так с ней разговариваешь? — спросил он тихо, но так, что в комнате повисла тишина.

Стас опешил.

— В смысле? Я же шучу. Это наши семейные шутки.

— Я не вижу, чтобы ей было смешно, — так же тихо продолжил отец, не сводя с него глаз. — Я вижу, что моя дочь боится поднять на тебя глаза.

Аня замерла, боясь дышать. Никто и никогда не заступался за неё перед Стасом.

— Да что вы такое говорите! — попытался возмутиться Стас. — Я её на руках ношу! Я о ней забочусь! Просто указываю на мелкие недостатки, чтобы она становилась лучше!

— Мы здесь час, — отчеканил Виктор Николаевич. — И за этот час я уже слышал, что она пересолила суп, что она «хомячок», которому нельзя хлеб, и что она не умеет выбирать скатерть. Это ты называешь «заботой»?

Стас почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Его привычный мир, где он был королём, а Аня — его покорной подданной, рушился. Он, в отчаянной попытке вернуть контроль, повернулся к жене.

— Аня, — сказал он властным тоном, — скажи своему отцу, что он лезет не в своё дело.

Это была его главная ошибка. Он заставил её сделать выбор.

Аня медленно подняла глаза. Она посмотрела не на мужа. Она посмотрела на отца. На его спокойное, сильное лицо. И по её щеке медленно скатилась одна-единственная слеза. В этой слезе было всё: годы унижений, страха и отчаянной усталости.

Виктор Николаевич всё понял. Он медленно встал из-за стола. Он был на голову выше Стаса.

— Собирай вещи, дочка, — сказал он, и в его голосе не было злости, только сталь. — Мы едем домой.

Стас вскочил.

— Куда?! Вы не имеете права! Это моя жена!

— Ты ошибся, сынок, — отец подошёл к нему вплотную и посмотрел сверху вниз. — Ты взял в жёны не сироту безродную. Ты взял дочь. И у этой дочери есть отец. И я больше не позволю тебе её унижать.

Он не кричал. Он не угрожал. Но от его спокойного голоса у Стаса по спине пробежал холод. Всё его напускное обаяние, вся его домашняя тирания рассыпались в прах перед этим молчаливым, сильным человеком. Он привык издеваться над слабой женщиной, но он оказался совершенно не готов к встрече с мужчиной.