Олег всегда был одержим границами, невидимыми чертами на карте, за которыми, по его словам, начиналось "настоящее". Я, его жена Лиза, обычно шла на уступки его авантюризму. Так мы и оказались на краю мира, или, по крайней мере, на краю старой, полузаброшенной лесовозной дороги, которая, судя по карте, просто обрывалась в глухом лесу, не ведя ни к чему. Никаких деревень, никаких достопримечательностей, просто белое пятно, где заканчивалась пунктирная линия.
"Поехали, Лиза! Это же идеальное место для пикника! Ни души вокруг!" – глаза Олега горели азартом. Он всегда видел романтику там, где я видела лишь глухую тайгу и потенциальные проблемы.
Наша видавшая виды "Нива" скрипела и грохотала, продираясь сквозь заросли. Дорога становилась все уже, колеи глубже, а ветки деревьев царапали бока машины. Привычные звуки леса – щебетание птиц, шорох листвы – постепенно стихали. Солнце, пробивающееся сквозь плотный полог леса, теперь отбрасывало длинные, зловещие тени. Воздух стал тяжелым, почти давящим.
Наконец, мы остановились. Олег был прав. Дорога просто кончалась. Впереди не было ни тропинки, ни даже намёка на продолжение. Только сплошная стена вековых деревьев, сплетших свои кроны так плотно, что казалось, они образуют нерушимую стену. И абсолютная, гнетущая тишина. Она была настолько плотной, что звенело в ушах. Я достала телефон, чтобы проверить сигнал, но экран показывал "Нет сети".
"Ну вот мы и здесь," – Олег выключил двигатель, и тишина обрушилась на нас с новой силой. – "Абсолютная глушь. Ни единой души."
Я поежилась. "Слишком тихо, Олег. Птиц не слышно, ничего. Это… неестественно."
Он лишь отмахнулся. "Немного прогуляемся. Может, там, дальше, есть какая-нибудь старая избушка."
Против моего инстинкта, который отчаянно кричал "Нет!", мы вышли из машины и углубились в лес. С каждым шагом тишина становилась все глубже, а ощущение чуждости усиливалось. Деревья здесь были аномально высокими, их стволы покрыты мхом, а ветви переплетались в жуткие узоры, едва пропуская свет.
Через какое-то время мы наткнулись на небольшую поляну. В центре её стоял старый, искривленный дуб, такой массивный и древний, что казалось, он помнит начало времен. А вокруг него… странные камни, расположенные в причудливом круге, а между ними – мелкие, почерневшие косточки. Непонятно, чьи. Звериные? Нет, слишком… аккуратно разложены.
"Что это, чёрт возьми?" – прошептал Олег, его голос звучал непривычно тихо, как будто он боялся нарушить эту мертвую тишину.
Внезапно я почувствовала легкий, холодный ветерок, хотя ни один лист не шелохнулся. И тогда я услышала его. Шепот. Не слова, а скорее набор звуков, которые, казалось, возникали прямо в моей голове. Множество голосов, смешивающихся в неразборчивый гул. Они, казалось, исходили от самих деревьев, от земли под ногами.
"Олег, нам нужно уходить," – прошептала я, хватая его за руку. Моя кожа была ледяной.
Он, бледный, кивнул. Мы поспешили обратно к машине, но лес вокруг нас начал меняться. Деревья, казалось, двигались, их тени вытягивались и переплетались, образуя живую изгородь. Тропинка, по которой мы пришли, исчезла.
Шепот усилился, превращаясь в нестройный, отчаянный ропот. Я слышала в нем не только чужие, но и знакомые интонации, отголоски давно забытых голосов.
"Мы заблудились!" – закричал Олег, пытаясь прорваться сквозь заросли. Его голос прозвучал как чужой, словно его тут же поглотили.
Тьма сгущалась. Мы бежали, спотыкаясь о корни, царапаясь о ветки. Но лес не выпускал. С каждым шагом деревья становились все плотнее, а шепот – все настойчивее, превращаясь в призыв, который казался одновременно древним и каким-то интимно знакомым.
Наконец, мы выбежали на небольшую прогалину. Там, посреди неё, стояла наша "Нива". Но она была другой. Покрытая толстым слоем мха и лиан, словно простояла здесь десятилетия. Ветровое стекло было разбито, а шины спущены.
"Что... что это?" – прошептала я, чувствуя, как рассудок начинает покидать меня.
На переднем сиденье, среди обрывков нашей карты, лежала старая, пожелтевшая фотография. На ней были Олег и я. Молодые, счастливые, с
тоящие у нашей "Нивы". Но дата на обороте была стерта, а лица... наши лица были искажены каким-то необъяснимым ужасом.
И тогда я посмотрела на Олега. Его лицо было бледным и изможденным, волосы покрыты сединой. Его глаза были пустыми, полными отчаяния. Он был стар, намного старше, чем несколько часов назад.
Он протянул ко мне дрожащую руку, и его голос прозвучал так же хрипло и старо, как и тот шепот из леса. "Мы... мы были здесь... всегда..."
Я упала на колени. Лес вокруг нас сжался. Деревья, теперь совершенно живые, начали медленно двигаться. Из их коры, словно из кожи, начали проступать лица. Человеческие лица, искаженные страданием, с закрытыми глазами и безмолвными ртами. Я узнала в них лица людей с давно потерянных фотографий, что хранила бабушка, и даже... смутные черты своих собственных предков.
Шепот был теперь повсюду, и я начала понимать слова. Это были не слова, а мысли. Мысли всех тех, кто когда-либо заходил "туда, где кончается дорога". Мысли о страхе, о боли, о забвении. И мысли о... принятии.
Я почувствовала, как мох начинает покрывать мою кожу, как корни деревьев прорастают сквозь мои конечности, как моя собственная плоть сливается с землей. Моё сознание начало растворяться, сливаясь с хором голосов, которые теперь звучали внутри меня. Олег стоял рядом, его глаза медленно закрывались, а лицо становилось частью ствола древнего дерева.
Последняя мысль, которая мелькнула в моём угасающем сознании, была: "Дорога никогда не кончается. Она просто ждёт, пока ты пройдёшь по ней достаточно далеко..."
Иногда, если проехать по этой старой лесовозной дороге до самого конца, а затем заглушить двигатель, можно услышать тихий шепот. Он не несет в себе слов, лишь отголоски давно забытых жизней. И если прислушаться внимательно, можно различить в нём тоскливый, едва уловимый зов. Зов тех, кто, оказавшись там, где кончается дорога, так и не смог вернуться.
