Пособие для несладкой жизни

В маленьком, но гордом городке под названием Липовые Выселки жила бабушка Прасковья. Женщина с характером, как наждак, и твердым убеждением, что жизнь – это такая длинная-предлинная очередь за кефиром, где ты всегда оказываешься последним.

А если тебе в этой очереди комфортно, значит, ты просто не понял правил.

Прасковья была уверена, если ребёнок смеётся значит, где-то недоработка. «Счастливые дети, — любила повторять она, — вырастают в людей, которые не умеют терпеть».

На вопрос внучки Маши, почему, собственно, человек должен учиться терпеть, бабушка отвечала просто: «А чтоб не расслаблялся!»

Маша, впрочем, расслабляться всё равно умела. У неё была маленькая дочь Варя, год и девять месяцев, и Варя спала. Спала так сладко, что соседи снизу шептались, будто девочку окрестили в Макдоналдсе, такая довольная.

Однажды Прасковья пришла в гости с проверкой. Села на диван, нахмурилась и сказала:

— У тебя ребёнок какой-то слишком счастливый. Это всё потому, что ты ей даёшь спать.

Маша, уже зная, что спорить бесполезно, уточнила:

— А какой, по-твоему, должна быть моя дочь?

Бабушка прищурилась и сказала с торжеством палача:

— Она должна сразу понять, что жизнь не сахар.

После этих слов воздух в комнате сгустился. Варя зевнула, повернулась на другой бок и чихнула от мудрости предков.

Бабушка продолжила:

— А то вырастет и будет думать, что ей всё можно.

Маша представила себе Варю лет в пять, работающую по сменам на цементном заводе и на досуге ведущую семейный бюджет, и тихо рассмеялась:

— Может, ей ещё ипотеку оформить, чтоб не расслаблялась?

Бабушка не поняла сарказма:

— А ты не зубоскаль, — тут она бросила на спящую Варю взгляд, полный профессиональной жалости, — спать нужно прерывисто. Как в армии. Подходить и будить легонько. Чтобы организм привыкал к неопределенности.

Маша вспомнила, как когда-то во время беременности её тётка звонила каждое утро в семь, чтобы «приучать к недосыпу». Та самая логика, тренировочная жестокость во благо. Люди, которые уверены, что счастье — это слабость, а усталость — школа жизни.

Варя тем временем ухмыльнулась во сне, потянулась и сладко улыбнулась миру, в котором пока никто не заставляет её страдать ради будущего. Прасковья посмотрела на эту идиллию и вздохнула:

— Балуете вы её. Потом поздно будет.

— Поздно будет для чего? — спросила Маша.

— Для страданий, — серьёзно ответила бабушка.

— Знаешь, бабушка, — вдруг говорит Маша, поднимая на нее глаза, — а мне кажется, она и так все поймет. Сама. Когда вырастет. Мир ей еще сто раз докажет, что он не только про конфетки и объятия. А пока... Пока пусть поспит.

И она нежно поправила одеяльце на плече у Вареньки. Та во сне вздохнула и уткнулась носиком в мамину руку.

Прасковья посмотрела на эту сцену и покачала головой. Видела ли она здесь нежность и любовь? Нет. Она видела упущенный педагогический момент. Очередное поколение, которое растят в тепличных условиях, не готовя к очереди за кефиром.

— Ладно, — сказала она, поднимаясь с кресла. — Ваше дело. Только потом не жалуйтесь. Пойду, картошку почищу.

Она уходит на кухню. Слышен звук ножа, методично счищающего кожуру.

Маша смотрит в окно. На улице светит солнце, щебечут воробьи, смеются какие-то дети во дворе. И ей почему-то кажется, что самое страшное, это такая вот спокойная, бытовая, обоснованная благими намерениями уверенность.

В том, что страдание — это норма. Что счастье — это что-то подозрительное. А покой и радость нужно заслужить многолетней борьбой с ветряными мельницами, которые сами же и построили.

И самое удивительное, что эти люди искренне верят, что несут добро. Что готовят детей к жизни. А на самом деле... они просто готовят их к той самой очереди за кефиром. В которой сами стоят уже много-много лет.

Только в этот момент кот, видимо задолбанный такой философией, взял и нагадил в обувь бабушки, стоявшей в прихожей. Символично, между прочим.

Мир явно намекал, что счастье не грех, а естественная месть за суровую глупость.

© Ольга Sеребр_ова