Человек, осмелившийся спорить с вождем. Виктор Ногин

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что, вне этого, есть только один путь сохранения чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комисссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому, слагаем с себя пред ЦИК звание Народных Комиссаров».

Виктор Павлович Ногин подписался первым под этим документом. За ним свои подписи поставили: А.И. Рыков, В.П. Милютин, И.А. Теодорович, Д.Б. Рязанов, Н.И. Дербышев, С.В. Арбузов, К.К. Юренев, Ю. Ларин.

Ответный ультиматум, вышедший из-под пера Ленина, требовал от оппозиционеров подчиниться партдисциплине и проводить политику ЦК. Однако Ногин, Рыков, Милютин и Теодорович вышли из Совнаркома.

Выступая 4 ноября вечером на заседании ВЦИК с упоминанием о «капитулянтстве» Ногина и Рыкова, Ленин употребляет чрезвычайно резкие выражения. Кипя от возмущения, он считал, что они «встали на платформу, ничего общего с большевизмом не имеющую. Но московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным».

Ленин беспримерно энергично углубляет разгром вчерашних коллег, которых сам же пару недель назад выдвигал в Совнарком. Для него эти «отдельные товарищи, недостаточно стойкие и твердые в деле борьбы с врагами народа», «дрогнувшие и бежавшие из нашей среды» — это причина ликования буржуазии и ее пособников, кричащих о развале, пророчащих гибель большевистского правительства. «Ушедшие товарищи поступили как «дезертиры», — припечатывал Ленин «отколовшихся» и заявлял: «…Никаким ультиматумам интеллигентских группок, за коими массы не стоят, за коими на деле стоят только корниловцы, савинковцы, юнкера и пр., мы не подчинимся». Ленин сам назовет потом эту полемику в печати со стороны ЦК «крайне ожесточенной», будет поминать и в 1920 году факт демонстративного ухода «пятерки», как ошибку, поучительную для других компартий.

29 ноября в ЦК обсуждалось заявление Рыкова, Каменева, Милютина и Ногина об обратном приеме их в ЦК партии. В этом им было отказано по инициативе Ленина.

Звезда Ногина закатилась быстро. Вернувшись из Петрограда, он решил расстаться с председательствованием в Моссовете, не дожидаясь, пока ему накидают надуманных упреков и обидных поучений. Ему ли было не знать партийные обычаи? Его отчет Московскому Совету 9 ноября 1917 года, в котором он подробно осветил октябрьские проблемы Москвы, был воспринят еще прохладно-доброжелательно. Но когда, 13 ноября, в связи с объединением Советов рабочих и солдатских депутатов в МК партии, заговорили об их едином руководителе, фигуры В.П. Ногина и А.И. Рыкова неожиданно вызвали возражения. Впрочем, такие ли уж неожиданные?

И.А. Пятницкий заявил, что Московская большевистская организация должна выразить им порицание за выступление, которое дало повод говорить о расколе в партии. Р.С. Землячка настойчиво обращала внимание на «существующее мнение» о необходимости исключить их из организации. Желание отлучить Ногина от партийной и советской деятельности нашло откровенных сторонников, не стеснявшихся присутствия самого В.П. Ногина. Ему ставилось в вину то, что исполком Московского Совета часто не разделял точку зрения МК партии, а, значит, и не выражал мнение масс (М.Ф. Владимирский, А.А. Сольц, Г.Я. Беленький). М.М. Костеловская взялась, кроме того, доказать, что Ногин не пользуется популярностью в Совете, отчего он не был даже избран в Московский ВРК. Был тут же изобретен ярлык: «Работа тов. Ногина в нашей организации уже давно была больным местом».

Однако у В.П. Ногина было немало и защитников. «В Совете рабочих депутатов тов. Ногин работал с начала революции и пользуется большим влиянием» (Е.Н. Игнатов); «С чисто деловой точки зрения оставление тов. Ногина на посту председателя необходимо» (М.В. Буровцев); «Совет рабочих депутатов питает к тов. Ногину доверие, а потому, сменять его нельзя» (А.С. Борщевский). Правда, сил поддержки оказалось меньше. Это не удивительно: явно выраженное начальственное недовольство сыграло свою роль. И хотя голосов в его пользу подано было мало, прозвучало предложение послать его все-таки в Совет, если он публично заявит о своем возвращении в ЦК. На это тут же отреагировала бурно Розалия Землячка (Залкинд): «Не надо посылать Ногина в Совет!» Большинством голосов на пост главы Совета был рекомендован М.Н. Покровский.

11 ноября 1917 года Ногин был назначен комиссаром труда г. Москвы и губернии, с апреля 1918 года он стал заместителем наркома труда, а затем членом Президиума ВСНХ. В этом качестве Ногин весной 1920 года ездил с Л.Б. Красиным в Англию для завязывания необходимых российским текстильщикам связей. В 1923 году Ногин был назначен руководителем Советского текстильного треста. Не имея возможности закупать хлопок-сырец в Соединенных Штатах, Ногин отправился в Нью-Йорк в августе 1923 года и заключил сделку с Anderson, Clayton & Co, одним из крупнейших экспортеров хлопка в Соединенных Штатах, что стало первой торговой сделкой между американской компанией и коммунистическим режимом. Находясь там, он помогал администрации Кулиджа общаться с Москвой, используя код советского правительства, в попытке наладить отношения между двумя. Начались сборы домой.

Снова закружили его острые боли. И он решил показаться врачам в Нью-Йорке. Его еле уговорили лечь в госпиталь на обследование. Сделать его было крайне необходимо: чуть более года назад В.П. Ногину была сделана серьезная операция в Берлине — ему удалили желчный пузырь с камнем величиной немного меньше голубиного яйца. «Он поместился в довольно хорошем, раньше немецком, госпитале, где и был подвергнут исследованию со стороны профессора, русского по рождению, и, кажется, эмигранта времен царизма, — вспоминал один из сотрудников Виктора Павловича. — Я не раз посещал его в этом госпитале. Один день я застал его с каким-то предметом во рту, похожим на детскую соску. Оказалось, что ему для исследования желудка пропущен тонкий шнурок, и с ним он должен пробыть около суток. На другой день Виктор Павлович рассказывал мне о тех заключениях, к которым пришел профессор. На определенной длине видны на шнурке следы крови.

Диагност определил, что у Ногина легкая язва желудка, развитие которой можно было бы приостановить немедленным лечением. На следующий день Виктору Павловичу выкачивали желудочный сок при помощи резиновой трубки. Все эти исследования он выносил терпеливо и даже шутливо заметил, что, когда он целые сутки держал шнурок во рту, его речь лучше понимали сиделки».

Профессор рекомендовал ему немедленно лечь в больницу по приезде в Москву, но 10 февраля он появился в своем кабинете на Варварке. В докладе о поездке в Америку он развернул чудесную картину — какой должна быть текстильная промышленность страны через десять лет. Он хотел строить образцовые фабрики по американскому типу и ликвидировать на старых фабриках российский универсализм, чтобы каждое предприятие давало больше дешевых по цене товаров неширокого ассортимента. Он ожидал летом приезда в Москву видных текстильных деятелей из Америки, чтобы завязать с ними более тесное сотрудничество.

И никто не мог думать, что ровно через сто дней бездыханное тело его будет лежать на постаменте в Колонном зале Дома союзов.

Надо было ложиться в больницу, но все не отпускали дела. Он не мог уйти, пока не закончен его доклад ревизионной комиссии ЦК тринадцатому партийному съезду. С Леонидом Борисовичем Красиным он хотел согласовать заказы синдиката через наркомат внешней торговли. И последний вечер, перед тем как лечь на операцию, он провел с Леонидом Борисовичем. «Выглядел Виктор Павлович в тот вечер, как, впрочем, почти всегда, прекрасно и только иногда во время разговора, видно, чувствовал боль. Проводил меня до порога своей квартиры, пожал руку с обычной своей милой улыбкой», — вспоминал Красин.

Его госпитализировали (опять-таки едва уговорив) в Воздвиженскую лечебницу 11 апреля 1924 года, потом перевели в Солдатенковскую (Боткинскую), где навестил его Дзержинский, только что назначенный председателем ВСНХ. Получилось так, что большевика Ногина провожал навсегда большевик Дзержинский, которому тоже пришлось прожить после этой встречи с другом в больнице всего лишь восемьсот стремительных дней.. Было уже совершенно ясно, даже не посвященному в тайны медицины, что болезнь у него приняла такую форму, при которой каждый день работы грозил наибольшим осложнением. В это время у него не только появились сильные боли в животе, ему питание давалось, как грудному ребенку (каша, макароны и почти в порошок размеленное белое мясо). Ногина уговаривали, чтобы он закончил работу и занялся лечением, доказывая ему, что если он сам не хочет считаться с своей болезнью, он должен это сделать во имя интересов дела и т. п. Он тоже считал это необходимым, но... но в то же время заявил: «Нет, мне недельку-другую придется подождать, потому что не окончено вот то-то и то-то, надо закончить и потом лечиться»...

В.Н. Розанов

Операцию постоянно откладывали из-за ослабленного состояния пациента. Наконец, 17 мая Ногина оперировал Владимир Николаевич Розанов, которому тогда было 52 года. Любопытно, что он собирался стать психиатром, но еще студентом второго курса медицинского факультета попал под безоговорочное влияние популярного в Москве хирурга, главного врача Сокольнической больницы, Степана Павловича Галицкого (дед нейрохирурга, академика А.Н. Коновалова по материнской линии).

О Галицком есть любопытное мнение С.В. Рахманинова. В одном из писем он говорил: «… на всякий случай рекомендую тебе великолепного доктора (очень симпатичного), который два года назад вытащил с края могилы моего дядю, когда у него было заражение крови от карбункула. Это главный доктор Сокольнической больницы — хирург Степан Павлович Галицкий. Платить ему 5 рублей за визит. Приедет он сам за эту цену». Прежде чем допустить Розанова к операционному столу, Галицкий долго тренировал терпеливого и почтительного ученика, заставляя его накладывать швы на разваренной брюкве и учиться прощупывать шероховатые предметы через ткань, все более толстую! В конце-концов Галицкий вырастил профессионала, который приобрел от своего учителя способность производить точный быстрый разрез и бережливое отношение к тканям.

К этому времени Розанов накопил огромный практический опыт за 13 лет работы в Старо- Екатерининской больнице для чернорабочих (два года он служил военным хирургом на Дальнем Востоке в период русско-японской войны) и 14 лет в Солдатенковской (Боткинской) больнице. Но вот что любопытно: биограф говорит, что Розанова привлекал не научный поиск, а жизненный успех! Однако, в 1926 году на I Всеукраинском съезде хирургов В.Н. Розанов был назван в числе восьми лучших отечественных хирургов! Примечательно, что в 1921 году Розанов оперировал И.В. Сталина по поводу флегмонозного аппендицита, причем вместе с аппендиксом удалил и часть слепой кишки (под хлороформным наркозом!)

Он, конечно, был одаренным хирургом и одинаково легко оперировал на органах шеи и брюшной полости, производил ампутацию конечностей и пластику черепа, но самое главное – отличался неизменным спокойствием и выдержкой! Однако при всей своей великолепной хирургической технике он никогда не стремился к радикальным вмешательствам и даже при несомненном язвенном кровотечении полагал, что лечение должно быть выжидательным, «если нет нарастания грозных симптомов».

Необыкновенная ответственность, способность в любое время явиться в отделение по вызову врачей, стойкий оптимизм, простота и сердечность по отношению к больным поддерживали сопутствующую ему славу тонкого диагноста и искусного целителя! Кстати говоря, при язвенной болезни он предпочитал проводить операцию пилоропластики или гастроэнтеростомии. И еще одна особенность: он был склонен даже сложные операции на органах брюшной полости выполнять под местной анестезией! В 1922 году в Московском медицинском журнале он писал, что забыл, когда делал гастроэнтеростомию под общим наркозом!

Неудача с лечением В.П. Ногина в его практике, увы, не была единичной: вскоре после Ногина он оперировал М.В. Фрунзе (под общим наркозом, кстати)..., а в 1933 году, после операции, которую произвели у П.Б. Ганнушкина по поводу перфорации слепой кишки В.Н. Розанов и А.В. Мартынов, Ганнушкин умер…Но операция у В.П. Ногина была проведена удачно. А после нее начался перитонит, состояние больного резко ухудшилось, и 22 мая 1924 года он скончался. Похоронили В.П. Ногина на Красной площади у Кремлевской стены. И вот странность: он уже не играл в политике главных ролей, выступал оппонентом Ленина, но на его похоронах присутствовало пятьсот тысяч человек (это очевидное преувеличение)...

В палатах Конгресса Соединенных Штатов по поводу смерти В.П. Ногина были произнесены речи. Один из крупнейших бизнесменов заявил, что если бы в Америке побывало десять Ногиных, то Россия была бы скоро признана. Через два дня после его смерти в «Dayli News Record» появился такой отзыв о Ногине: «Мистер Ногин привлекал к себе всех своею искренностью, умом и деликатностью. Он приобрел себе много друзей на Востоке и Юге. В работу он внес практический ум, желание учиться и любовь к людям (human sympathy). Только в редких случаях можно встретить соединение этих черт в одном человеке».

Комиссия по увековечиванию памяти В.П. Ногина обратилась к трем скульпторам: И.Д. Шадру, Н.А. Андрееву и С.Д. Меркурову с предложением создать памятник Ногину. Его торжественная закладка состоялась 23 ноября 1924 года на Варварской (площадь Ногина, ныне Славянская) площади напротив «Делового Двора», в котором был кабинет Виктора Павловича. Однако по результатам конкурса, подведенным 9 апреля 1925 года, ни один проект не получил окончательного одобрения. Только подход И.Д. Шадра показался комиссии наиболее перспективным, и скульптору предложили продолжить над ним работу. Но осуществить удалось другое — при открытии станции метро «Площадь Ногина» (теперь «Китай-город») в ее подземном вестибюле был установлен бюст В.П. Ногина (скульптор А.П. Шлыков). В москве и сейчас говорят: "Встретимся на Ноге, у головы"!

P.S. Почти все, с кем работал когда-то Ногин, в 30-х были (за очень редким исключением) казнены. Так что, может быть, ему повезло…

Ногин был женат на Ольге Павловне Ермаковой (1885-1977), от которой у него было двое детей. Она училась на Московских Высших женских курсах Герье. Позднее была педиатром, "Заслуженным врачом РСФСР", организатором советского здравоохранения. Его шурин, Виктор Зенкович, был председателем Совета народных комиссаров Киргизской АССР, с 12 октября 1920 по 1921 год. Сын Ногина, Владимир, участвовал в Великой Отечественной войне и потерял ногу после ранения, а внук, тоже Виктор, был журналистом, корреспондентом Гостелерадио и пропал без вести в Югославии вместе с Геннадием Куринным…