Лето в деревне под Йошкар-Олой обещало быть беспечным. Длинные дни, тёплые ночи, дискотеки на краю села, откуда возвращаешься затемно, полный впечатлений и юношеской свободы. Мы с сестрой ждали этих каникул, чтобы вволю нагуляться. Но иногда летняя сказка оборачивается стороной, от которой по спине бегут мурашки. Именно это и произошло на третий день нашего приезда.
Всё началось с обычной ссоры. Возвращаясь с ночной дискотеки по тёмной просёлочной дороге, мы с сестрой поругались из-за какой-то ерунды, но с настоящей, кипящей обидой. Не в силах договориться, она резко развернулась и пошла назад — к дому подруги, где её всегда ждали. Я же, упрямая и расстроенная, побрела одна к нашему дому.
Наша семья владела двумя домами: большим, где круглый год жили бабушка с дедушкой, и маленьким летним флигельком — нашим с сестрой царством на это лето. Именно туда я и направилась. Затворив за собой дверь, я в полной темноте сбросила одежду, упала на свою кровать и уткнулась лицом в прохладную подушку, мысленно снова и снова прокручивая ссору. В комнате стояла абсолютная, давящая тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков за окном.
И вдруг эту тишину нарушили шаги. Они раздались в крошечной прихожей — тяжёлые, медленные, будто кто-то не решался войти. «Вернулась, — с внутренним торжеством подумала я. — Ходит, извиняется». Я решила сделать вид, что сплю, и демонстративно отвернулась к стене, сжимая веки. Скрипнула дверь в комнату. Послышались мягкие шаги, и край кровати подался под чьим-то весом. Кто-то молча лег рядом со мной. Я затаила дыхание, продолжая свою немую сцену обиды. В голове уже строились колкие фразы для утреннего разговора.
И в этот момент из-за окна, прямо сквозь стёкла, раздался ясный и совершенно реальный голос моей сестры: «Света! Открой, это я! Извини, что надулась!».
Время остановилось. Ледяная волна ужаса сдавила горло. Если голос сестры был снаружи, то тёплое, тяжёлое присутствие внутри, в полуметре от меня, принадлежало кому-то другому.
Мозг отказывался понимать. Я лежала недвижимо, а внутри всё кричало. Собрав всю волю в кулак, я сделала, казалось, невозможное — медленно, почти незаметно, повернула голову на подушке. В густом мраке комнаты, слабо подсвеченном лунным светом из окна, я разглядела лишь смутный тёмный силуэт. И два светящихся пятна. Не глаз, а именно тусклых, жёлтых, недобрых пятна, которые смотрели прямо на меня.
Этот взгляд стал спусковым крючком. Я вскочила с кровати с заглушённым криком, не помня себя, метнулась к двери, нащупала сквозь панику щеколду и вылетела на крыльцо, чуть не сбив с ног стоявшую там сестру.
«Света, что с тобой?! Ты выглядишь, будто...» — её голос оборвался, когда она увидела моё лицо.
Я, задыхаясь и трясясь, выпалила бессвязную историю. Сначала в её глазах читалось лишь недоумение: «Приснилось. Нервы». Но потом её взгляд снова скользнул по моему лицу — по широко открытым глазам, по дрожащим губам, по абсолютному, животному страху, который невозможно подделать. Она ничего не сказала. Просто взяла меня за руку, и мы молча пошли в большой дом. В ту ночь мы спали вместе в одной комнате, при включённом свете.
А маленький летний флигель до самого нашего отъезда оставался заперт. И тот вопрос, холодный и безответный, навсегда остался со мной: кто в ту ночь, воспользовавшись моей обидой и тишиной, лёг ко мне на кровать, услышав голос настоящей сестры за окном?
