ЕСПЧ. Эпитафия 2.0

ЕСПЧ больше не будет принимать жалобы россиян на нарушения, совершенные после 16 сентября 2022 года – теперь уже официально. Наверное, самое время вспомнить, оказали ли судебные акты ЕСПЧ какое-либо влияние на российскую судебно-правовую систему, и если да – то какое.

Во-первых, в УПК РФ появилась новая мера пресечения – запрет определённых действий. По факту это оказалось нечто среднее между домашним арестом и подпиской о невыезде. Злодей вроде бы и на свободе, но – ограничен в праве передвижения, общения и переписок. Нарушил хоть один из запретов – градус вероятности переместиться в СИЗО взлетает до небес. Не сказать, чтобы эту меру применяли сплошь и рядом (её ввели только в 2018 году), но – лиха беда начало.

Во-вторых, если подсудимый обвинял сотрудников полиции в применении к нему недозволенных методов дознания на досудебной стадии – эти заявления стали проверяться уже на судебной стадии, причём в обязательном порядке. И если внутри России такие «проверки» чаще всего носят формальный характер, то с ЕСПЧ эти номера не работали – ибо ЕСПЧ исходил из презумпции виновности государства в лице его правоохранительных органов. Переводя с русского на русский: не представила Россия в ЕСПЧ железобетонные доказательства виновности осуждённого, заявившего о том, что его пытали оперативники – значит, осуждённый (или его адвокат) в своей жалобе утверждают правду.

В-третьих, появилась система выплаты компенсаций за нарушение условий содержания под стражей. Близкие родственники осуждённых получили возможность просить за них об их переводе для отбывания наказания в колонии по месту жительства. Да и недавнее внесение Минюстом проекта новых правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, значительно смягчающее условия содержания злодеев – также заслуга последовательной и многолетней позиции ЕСПЧ по данному вопросу.

В-четвёртых, закрепили недопустимость обоснования необходимости избрания/продления заключения под стражу исключительно одной лишь тяжестью предъявленного обвинения – теперь это должны быть более веские доказательства по личности обвиняемого.

В-пятых, чётко разграничили мнение и утверждение о фактах в делах, связанных с защитой чести, достоинства и деловой репутации (включая повышенную допустимую степень критики обществом таких публичных персон, как политики).

В-шестых, чётко обозначили недопустимость проведения множественных проверочных закупок оперативными сотрудниками у одного и того же обвиняемого, в целях максимального сбора эпизодов, по которым впоследствии предъявлялось обвинение в сбыте наркотических средств, психотропных веществ и их аналогов. Позиция ЕСПЧ, а ныне и позиция российских судов отныне более чем конкретная: зафиксировали полицейские сбыт единожды – они же и должны пресечь его на месте, процессуальными способами, а не заниматься «накоплением эпизодов», тем самым потворствуя преступной деятельности обвиняемого.

В-седьмых, по рекомендациям ЕСПЧ закреплена невозможность осуждения человека за преступление, совершённое в результате подстрекательства со стороны сотрудников правоохранительных органов. Для оценки таких действий полицейских в судебную практику был введён специальный термин – провокация.

Вот это основные и наиболее значимые (по мнению автора) позитивные изменения, введённые в российских судах именно благодаря ЕСПЧ.

Вместе с тем, ряд рекомендаций ЕСПЧ так и остался невыполненным. Наиболее значимая из них – в России до сих пор не принят закон о домашнем насилии, понятие которого на практике гораздо шире, нежели банальные побои – это в первую очередь насилие психологического характера, от которого на сегодня защиты нет и не предвидится в ближайшем обозримом будущем.

Вот это наиболее важные моменты во взаимоотношениях России и ЕСПЧ, которые прекращаются осенью этого года. А вовсе не права этих ваших гей-активистов и прочих диванных оппозиционеров.