Антонио Вивальди: «Я почти не выхожу из дому...»

Он родился в семье парикмахера, который потом стал скрипачом собора Святого Марка. Антонио получил сан священника, минуя промежуточные этапы. Любопытна его автохарактеристика: «Слабый, больной, но живой как порох. Готовый раздражаться и тут же успокаиваться, переходить от мирской суеты к суеверной набожности, упрямый и вместе с тем, когда нужно, сговорчивый…и совсем не дурак при устройстве своих дел»!

Экзотичная внешность, странная судьба, многолетняя шумная слава, скитания на чужбине и никем не замеченная смерть, почти полное забвение более чем на две сотни лет и нежданно пришедшая суперпопулярность уже в XX веке! Красиво, правда? Но вот прочитал я книжку о Вивальди Вирджилио Баккарди (ЖЗЛ, 2007) и биография Вивальди показалась мне скучной! Где истина?

Маленького роста, со впалой грудью и узкими плечами, с огненно-рыжими волосами, в непременной сутане католического священника… Ничего выдающегося…Но многое в себе он отразил в названии сборника скрипичных произведений. В переводе это звучит как «чудачество, странность»! А может это эпоха барокко повлияла и поиск новой «причудливой гармонии»?

Он написал более 20 опер (и это те, которые сохранились, сам он говорил о 90!), но в истории музыки остался как создатель жанра сольного инструментального концерта! Стал основоположником программной симфонической музыки, впервые написал ноктюрн. Были у него другие профессиональные заслуги, но это уже дело музыковедов. Они, однако, говорят о том, что в противоположность Баху, пытавшемуся понять смысл бытия и передать это духовное постижение мира в звуках, Антонио Вивальди видел задачу музыки в отражении душевного состояния, эмоций и страстей человеческих! Примечательно, что ни его хроническая болезнь, ни исключительная набожность не смогли помешать кипению страстей вокруг Вивальди и в его собственной душе!

Единственное атрибутированное прижизненное изображение композитора: карикатура Пьера Гецци (1723 год, Вивальди здесь 45 лет).

Интересно, что в письме 1737 года Вивальди подробно говорит о своей болезни (астматическое удушье) и сетует, что из-за нее он в течение 25 лет не служит мессу (удушье заставляло его прерывать службу!). Из-за этого он мог по городу передвигаться или в гондоле или в коляске. Примечательно, что папский нунций из-за этого запретил Вивальди въезд в Феррару – город, в котором должны были ставить его оперу. При этом Вивальди постоянно участвовал в римском карнавале и выступал как скрипач-виртуоз перед всеми правителями Европы и дважды перед самим Папой римским! Как тут не подивиться таким странностям!

Памятник А.Вивальди в Вене

Есть даже версия о том, что Вивальди симулировал болезнь! Ну вот посудите: после него осталось 500 сочинений, а музыку он сочинял быстрее, чем писец успевал сделать копию этих нот! Получается, что Вивальди был готов отбросить любые условности ради сочинения музыки! Мог и лукавить в течение десятков лет! Надо добавить, что кроме священства и музыки Вивальди еще тридцать лет преподавал музыку в монастырском приюте для девочек в Венеции. Оркестр приюта прославился далеко за пределами Венеции. Концерты оркестра начинались с приема, который называли «ударами молотка Вивальди»-трех жестко маркированных аккордов, а воспитанницы оркестра «пели как ангелы». О концертах оркестра с восхищением вспоминал позднее Жан-Жак Руссо. Сначала Вивальди совмещал все эти обязанности, но позднее сделал выбор в пользу музыкальной карьеры. Один из современников с восторгом писал о совершенно виртуозной манере игры маэстро Вивальди на скрипке!

…Но есть все основания думать, что Вивальди часто не симулировал, а диссимулировал свой недуг, представляя его легче, чем это было на самом деле!

Процитирую уже упомянутую книгу из серии ЖЗЛ Вирджилио Боккарди. Вивальди: «…сильнейшие приступы астмы, сопровождаемые не унимающимся кашлем. Всякое желание работать пропало, нотная бумага на столике была чиста, перо несколько раз обмакивалось в чернильницу, но донести его до бумаги не было сил — мешал кашель. Сидя в глубоком кресле, он предавался мыслям о прошлом, перебирая запечатлённые в памяти картины своей жизни. Вот весёлый праздник на Бра-гора по случаю его рукоположения в сан священника, бесконечные беседы с отцом о музыке и театре, страхи матери за его здоровье, когда он поехал в Мантую, мешочек с луидорами, работа в Сант’Анджело.«Сколько же опер мною написано? — задумался он. — Девяносто будет от „Оттона в деревне“ до „Фераспе“ и свыше двухсот концертов». Наступила жара. С каждым днём он слабел и не мог принимать пищу. Приступы удушья изматывали вконец. Обеспокоенная фрау Агата (квартирная хозяйка Вивальди) позвала наконец врача. Тот прописал кровопускание и клизму. Настои, соли и териак, привезённые из Венеции, не помогали. Он превратился в собственную тень и без помощи квартирной хозяйки был не в силах встать с постели и дойти до кресла. Ему хотелось написать Анне. «Если бы она увидела, во что я превратился, — промолвил он про себя, — немедленно бы приехала с сестрой». Но до пера и чернильницы не смог дотянуться. Вивальди впал в прострацию. Возможно, он сознавал, что приближается великий момент прощания, и чувствовал дыхание смерти. Он с трудом дотянулся до молитвенника, единственного своего утешения. Но часами раскрытая страница оставалась неперевёрнутой.

…В конце июля под вечер дышать было нечем, и он позвал фрау Агату. Она коснулась рукой его лба. Вивальди был в жару, но дрожал от озноба.

Приступ сильного кашля встряхнул его, и Антонио замолк — наступила тишина. Из руки выпал листок с нотами и пометкой: для скрипки соло и basso continue, а дальше: «Услышав зов судьбы своей, пастух от страха чуть живой». Это была страница из op. VIII. Вызванный квартальный врач констатировал смерть «преподобного дона Антонио Вивальди от внутреннего воспаления». Из-за жары нельзя было медлить с похоронами. В тот же день, 28 июля 1741 года, в пятницу раздался одинокий удар колокола Бургеспиталь, кладбища для неимущих, возвестивший о похоронах бедного священника. Шесть могильщиков несли дощатый гроб, покрытый чёрным крепом, за которым следовали прелат со служками и фрау Агата Валерин. Кладбищенский счёт был скромен: 19 флоринов и 45 крейцеров.

Свой последний приют Вивальди нашёл на бедном больничном кладбище за городскими воротами, на котором традиционно хоронили также казнённых преступников ("Armensünder-Gottesacker"). Вот так оно запечатлено на старинной гравюре. Слева - незадолго до этого построенный собор Карскирхе.

Немногие тогда осознали, что умолк не голос, а целый хор голосов и море звуков, которые доносились из Венеции, завораживая Европу. Месяц спустя сёстры Маргарита и Дзанетта получили извещение о кончине Антонио. В тот же день 26 августа к ним в дом явился судебный пристав, чтобы описать имущество дона Антонио Вивальди в счёт погашения его долгов. В своих мемуарах литератор Градениго напишет: «Дон Антонио Вивальди, блистательный скрипач и известный композитор, прозванный рыжим священником, заработал своим трудом пятьдесят тысяч дукатов, но не сумел ими с толком распорядиться и умер в нищете»… Тут есть одна вещь совершенно поразительная (но среди гениев – нередкая!): при такой тяжкой болезни такая трудоспособность, притом не офисное просиживание, а творчество! Да какое!