В то время я был основным голкипером "Баффало". Нам предстояла домашняя игра с "Сент-Луисом". Кажется, ничего особенного. Первый период мы выиграли – 1:0. Моим воротам особенно не угрожали. Но вот шайба летит в правый от меня угол площадки, туда мчатся хоккеисты. Я оглядываюсь назад и вижу, что один из форвардов "Блюз" объезжает ворота с другой стороны. Стив Таттл. Он опережает защитника, так что я понимаю, что передача пойдет в его направлении. Также я понимаю, что должен резко перестроиться и переместиться к другой штанге. Когда я занимаю позицию, Стива сбивают с ног… и в этот момент я вижу его конек.
Почувствовал удар по маске, но не ощутил никакой боли… но эти несколько первых брызг из шеи? Настоящий фонтан. Кровь просто била ключом.
В тот момент я понял, что произошло нечто страшное.
Но боли все еще не было. Я ждал ее. В конце концов, кровь из меня лилась рекой.
Вот как, Клинт. Вот как ты умрешь. Сегодня. Прямо здесь. В Баффало.
Именно эти мысли посещали меня, пока я смотрел, как кровь заливает лед.
Но самое странное, что больше меня заботили в этот момент другие мысли. И я не говорю о спасении своей жизни.
Во-первых, я вспоминал слова, которые нам твердили с детских лет: "Если ты получил травму, то не лежи на льду, как опавший лист. Поднимись и сам покинь площадку. Покажи, насколько ты силен".
Это первое, что пришло мне в голову. Я не хотел умереть на льду на глазах тысяч людей.
Также я думал о том, что в этот момент мама смотрит трансляцию этой игры у себя дома в Калгари.
Я не хотел, чтобы она видела по телевизору, как умирает ее сын.
Судил эту встречу Терри Грегсон. Никогда не забуду, как он подъехал ко мне после того, как я свалился на лед. Его лицо стало мертвенно бледным, а затем он закричал, что было мочи: "Немедленно несите носилки!"
Небольшая пауза.
"Он умрет!"
После этого вся арена замерла.
Я же продолжал думать: "Так вот что происходит, когда ты расстаешься с жизнью. Ни боли. Ни шума. Просто… ничего".
Примчался наш тренер, Джим Пиццутелли, и постарался остановить кровотечение. Он знал, что делать в таких случаях. Джим служил во Вьетнаме, так что повидал много ужасов на своем веку. Он зажал рану так сильно, как только мог, и помог мне покинуть лед.
Как только я оказался на столе, с меня начали срывать одежду. Резали все крепежи ножницами. И хотя я вот-вот должен был расстаться с жизнью, отчетливо помню, что это немного меня разозлило: "Эй, этой мой нагрудник! Мне он еще понадобится. Он очень хорошо сидит. Это важно. Что вы творите?" Так как рана оказалась справа, доктор отвернул мою голову влево, чтобы я не видел всю эту кровь. Но и так понимал, что потерял уже предостаточно. Я попросил пригласить капеллана, чтобы он прочел молитву. Также перекинулся парой фраз с нашим менеджером по экипировке, Рипом Симоником, и попросил позвонить моей маме в Калгари и сказать ей, что я ее люблю.
Все это время я продолжал твердить себе, что нельзя закрывать глаза и засыпать: "Что бы ты ни делал, только не вырубайся. Только не отключайся". Хотя, думал, что это неизбежно, учитывая, сколько крови я потерял.
Через пару минут наш командный врач, доктор Фелан, обратился ко мне: "Сынок, с тобой все будет хорошо".
Я не поверил ему.
300 швов. Именно столько понадобилось, чтобы зашить мою рану.
Когда я очнулся в госпитале Баффало после операции, мне подумалось: "Ух ты, Клинт, да ты – везунчик… выжить после такого".
Я даже… гордился собой.
Я так и не сдался. Не позволил себе закрыть глаза или заснуть. Порез сонной артерии. Задета яремная вена. И даже в такой ситуации я не запаниковал. Смог совладать с нервами и сделать все возможное, чтобы выкарабкаться.
Моя рана была закрыта повязкой, но я смог снять ее и осмотреть шрам. Был потрясен, насколько он оказался большой. И впечатлен. Здоровенная красная линия на всей шее.
Первую неделю я боялся, что резко поверну головой или что-то задену и шов разойдется. Рана зарубцевалась. Так это звучит на языке медиков. Но мне казалось, что у меня к шее прилип огромный червяк. Во всяком случае, было очень на него похоже.
Приятно носить у себя на шее здоровенного червяка сутками напролет?
А представьте, каково бриться, чтобы не задеть эту штуку?
Полная хренотенЧерез десять дней после того, как конек Стива Таттла угодил мне в шею, я вышел на лед.
Мог бы подождать и дольше. Но хотел всем кое-что доказать. Понимаете, о чем я говорю?
Когда я вернулся в раздевалку "Баффало", то первым делом поговорил с Жаком Клутье, который был вынужден доигрывать ту злосчастную встречу за меня. Он стоял в воротах в 1,5 литрах моей крови. Жак признался, что у него тряслись ноги, пока сотрудники арены старались очистить лед.
К счастью, ко времени моего возвращения они полностью перезалили лед. Первое время я несколько нервозно смотрел на то, как игроки проносятся рядом с воротами, но большую часть времени просто получал удовольствие от той атмосферы любви и поддержки, которыми меня окружили. Они помогли мне преодолеть мои страхи и начать двигаться вперед.
Наверное, я не осознавал весь кошмар произошедшего до окончания сезона. Первые эмоции прошли. Казалось, что регулярный чемпионат я заканчивал, все еще находясь в шоковом состоянии. Когда же хоккей отошел на второй план и я остался наедине со своими мыслями, то только тогда осознал, какой серьезной была травма и как мне повезло, что я остался жив.
Меня начали мучить тревожные мысли, депрессия, паранойя. Мне становилось все хуже и хуже. Тогда мне могла бы пригодиться посторонняя помощь…
Но… К кому обратиться?
Да, знаете, наверное, если бы в тот момент мне ее и предложили, я бы сам отказался. Я стал героем для семьи, для друзей, для тысяч хоккейных фанатов по всему миру. И я не собирался терять этот статус, демонстрируя свою слабость. Также я боялся того, что врачи могут поставить под сомнение мою психическую стабильность. Потому что в тот момент мне действительно начало казаться, что я начинаю сходить с ума. И я боялся, что кто-нибудь подтвердит моим страхи. Боялся потерять свою карьеру.
День за днем… Мое состояние становилось все хуже. Но я продолжал всех обманывать и заставлял людей думать: "Круто, у Клинта все отлично". Я веселился, шутил и притворялся, что все хорошо. Никому не говорил, что творится у меня внутри.
Просто закрылся и держал все в себе. На следующий сезон мне начали сниться кошмары.
Сначала все было безобидно. Смутные воспоминания о той ночи в Баффало и о том ударе коньком по горлу. Но, чем больше проходило времени, тем отчетливее становилась картинка.
Я начал бояться засыпать. Вот до чего довел себя.
Но, если даже закрывал глаза, забывался на пару часов, то потом вскакивал в холодном поту. Настолько реальными казались события и картинки, что крутились у меня в голове.
Рана. Кровь. Страх, что это твой последний вздох. Все эти изображения крутились у меня перед глазами в замедленном повторе. Так что каждой ночью я переживал ощущение, что вот-вот умру. Казалось, что все происходит наяву. Я переживал один и тот же кошмар раз за разом, день за днем.
Я забыл об отдыхе. Забыл о хоккее. Не мог сконцентрировать на тренировках. Мои глаза горели, голова раскалывалась от недостатка сна.
Одним вечером я оказался на вечернике в честь Супербоула. К тому моменту я почти не спал на протяжении 10 дней. Так что решил уйти пораньше и все же постараться поспать… чего бы мне это не стоило. У меня были болеутоляющие таблетки. В инструкции было написано, что строго-настрого запрещается запивать таблетки алкоголем, иначе почувствуете сонливость.
Идеально!
Я проглотил несколько пилюль и залил в себя бутылку скотча.
Но вместо того, чтобы почувствовать сонливость…
Мое сердце остановилось.
Это не была попытка самоубийства, но все думают именно так.
Я всего лишь хотел поспать. Мне нужно было поспать.
Когда врачи откачали меня в больнице, ко мне в палату пришел психиатр.
"Что с тобой происходит, Клинт?"
И тогда я не смог себя сдержать.
Все тайное стало явным. И не только ночные кошмары и бессонница, но и все остальное, что я так усиленно старался скрывать. Излил душу. Выложил все. И то, что мне постоянно нужно что-то чистить или мыть без какой-то на то веской причины. И то, что я боюсь выходить из дома. И то, что если все же выхожу из дома, то мне нужно сделать это определенным способом, иначе я вобью себе в голову, что проведу неудачную игру. И то, что, смотря фильм, я вижу какую-то ситуацию и убеждаю себя, что со мной происходило то же самое в реальной жизни. И то, что у меня бывают паники. И то, что я постоянно ревную жену… И я не знаю, как остановиться.
Приступы были такими сильными, что у меня сдавливало грудь, становилось тяжело дышать. Многие в такой момент думают, что это сердечный приступ, и я понимаю их. Когда ты думаешь, что вокруг что-то происходит, но это обманчивое ощущение, ты сам это в какой-то момент понимаешь, но твой разум все равно отказывается принять, что это ложные ощущения… тогда начинается паника. Иногда мне казалось, что меня преследуют агенты ФБР или ЦРУ. Какой только бред мне не приходил в голову… Где-то далеко глубине ты понимаешь, что это неправда. Но твой разум не удовлетворен этим объяснением. Твои эмоции не могут успокоиться. И в этом кошмаре я жил.
Мне поставили диагноз: обсессивно-компульсивное расстройство, депрессия и тревожное расстройство.
Когда-то я страшился услышать эти слова, но в тот момент я испытал… облегчение.
Когда Рихард Зедник получил удар коньком по горлу по ходу матча регулярного чемпионата в Баффало в 2008 году – тот же самый город, 19 лет спустя, – не думал, что это окажет на меня какое-то влияние.
Как же я ошибался.
К тому времени я уже как несколько лет боролся со своими психологическими проблемами. Бывали разные дни… Хорошие и плохие… Иногда откровенно паршивые, но я все еще держался. Делал все, что было в моих силах. Даже смог найти работу в НХЛ в качестве тренера вратарей, чем очень гордился.
Но не мог обойтись без лекарств, которые поддерживали меня. И таблетки уже не оказывали того эффекта, что прежде.
Когда случился эпизод с Зедником, на меня обрушился шквал телефонных звонков. Вновь и вновь я переживал тот страшный вечер.
И на пользу это не пошло.
Я пересматривал и пересматривал видео с Зедником. А затем запись моей травмы. Казалось, что на меня это не влияет, но где-то внутри… Кто знает?
Что-то во мне переломилось в тот момент.
Я вновь запил. Занялся "самолечением".
И вот я снова в больнице и в заведении, которое специализируется на проблемах с психикой. Но не захотел там задерживаться, так что какую-то ощутимую помощь мне оказать не успели.
Я оказывался в реабилитационном центре в Калифорнии в 2008 и 2009 годах. Наверное, сбегал оттуда несколько раз.
Но у меня не было машины, так что пытался уйти на своих двоих. У меня не было даже кошелька. Так, небольшая мелочь в карманах. Искал телефонный аппарат, так как у меня не было мобильника или кредитной карточки. Хотел связаться со своей женой, чтобы она помогла достать билет на самолет. Но, когда мне удавалась, наконец, дозвониться до нее, представители реабилитационного центра уже успевали поговорить с ней.
Она отвечала: "Нет, денег я тебе не пришлю. Ты должен остаться. Должен вернуться".
Так я и делал.
А затем снова сбегал через пару дней.
За пару недель до того, как я пустил себе пулю в голову, я оказался в очень плохом состоянии – друг отвез меня в больницу Карсон-Сити. Но мне показалось, что меня хотят заточить в этом заведении, так что я убежал. Однако перед уходом я говорил с охранником, который видел мое бегство и вызвал полицию.
С того момента все покатилось под откос.
Вот я продираюсь сквозь кусты, пытаясь сбежать. Над головой пролетает вертолет. Мне кажется, что за мной началась погоня. Абсолютное безумие.
Я потерял связь с реальностью.
А через несколько дней я выпил 25 банок пива и приставил ружье к подбородку.
Я не потерял сознание, хотя выстрелил себе в лицо. Более того, им пришлось вырубить меня, чтобы спокойно затащить в вертолет.
После этого…
Я ничего не помню.
За исключением тех деталей, что я уже пересказал, не помню тот вечер очень хорошо. Скорее, нужно поговорить с моей женой, если вы хотите услышать подробности.
Врачи продержали меня в искусственной коме целую неделю. Когда я очнулся, то первым человеком, которого увидел, была Джоани.
Она сказала, что любит меня. А я знал, что всегда любил ее. Сложно описать те чувства, которые я испытал, когда увидел ее и мою маму в больничной палате. Все мы дышим, все мы вместе. Все мы живы.
Месяцы спустя, Джоани напомнила мне слова, которые я произнес перед тем, как спустить курок. Наверное, сам бы я не вспомнил.
"Понимаешь, что ты заставила меня сделать?!"
Я действительно сказал ей это.
Я винил Джоани. Во всем. Человека, который всегда был рядом и всегда поддерживал меня. Даже в самые тяжелые моменты… Я винил ее.
И перед тем, как выстрелить, я посмотрел ей в глаза и произнес эти слова.
Сейчас, вспоминая то время, я понимаю, насколько был болен.
Я не был сам собой. Больной человек. Очень больной.
И я накинулся на самого близкого человека. Что я еще могу добавить? Какие оправдания?
Шрам, который оставило входное отверстие от пули находится совсем рядом с тем шрамом, который я получил в Баффало. Они напоминают мне о том, через что я прошел за эти годы. Какой тяжелый путь преодолел. Но также они напоминают мне о том, сколько боли я причинил окружающим.
Поймите вот что… После всего, о чем я вам рассказал: кошмары, приступы паники, побеги от злобных вертолетов, выстрел… Только после того, как меня положили в больницу после стрельбы, я прошел длительную реабилитацию. Только тогда мне смогли помочь и определить причину всех моих бед: посттравматическое стрессовое расстройство.
Я не думал, что у меня может быть такое. И слушать не хотел.
Но психолог продолжала возвращаться к той ночи в Баффало, к тому, как это могло повлиять на меня. Она использовала одно и то же слово: "травма". Знаете, меня это задевало… Оскорбляло. Я вспоминал, каким крутым меня считали в Баффало, как ценились в игроках мужественность и стойкость: "Леди, да что вы знаете? В Баффало я – герой. Меня там обожают. Вы хоть представляете, как город меня встречал? Через десять дней на льду! Бросьте!"
Я не собирался сдаваться. Но и она не отступала.
Наконец, она дала мне почитать книгу о том, как животные реагируют на травмирующие моменты. Тогда ей удалось достучаться до меня. Я – фермер. Я люблю животных. У меня есть лошади, козы и собаки. И именно это заставило меня прислушаться к ее словам.
Я вспомнил первые два года после травмы и как тогда все изменилось. Проявилось ОКР, начались панические атаки, стали мучать кошмары... И…
Тогда я все осознал.
Тогда я принял, что ПТСР вкупе с алкоголизмом и стали причиной всех моих бед. Наконец, я мог двигаться вперед.
И теперь я сам мог помочь другим людям.
СУДЬБА
Сейчас я езжу по стране и рассказываю о психологических проблемах. Я объясняю людям, что нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за помощью. Каждый день я получаю сообщения от людей, которые слышали мою речь или читали мою книгу. И, если мне кажется, что я смог хоть чем-то помочь кому-то, то чувствую себя по-настоящему счастливым человеком.
Сам я еще не поборол все свои проблемы. И готов это честно признать. Иногда меня все еще посещают те кошмары. Я вижу, как конек Стива Таттла приближается к моей шее (последний раз мне это приснилось полгода назад, если вам интересно). И если я не выступаю с речью или наступает какое-то затишье, то мне может взгрустнуться. Но это не та глубокая депрессия, в которой я был раньше. В конце концов, я – обычный человек, которого может что-то расстроить. Знаете, эти зимние дни, когда солнце рано заходит… настроение меланхоличное.
Как случается у нормального человека.
И когда наступает совсем непростой момент, то рядом всегда есть Джоани. Она всегда готова поддержать меня… несмотря на то, что ей пришлось перенести в прошлом.
Мы живем спокойно. Двигаемся вперед день за днем. И пока, кажется, все складывается удачно.
Долгое время я ошибочно думал, что у меня есть одно предназначение – быть хоккеистом. Я хотел только этого. Думал только об этом. У меня был чёткий план в жизни: игрок НХЛ, а затем тренер в НХЛ.
Ныне 56-летний мужчина, прошедший через многое, смотрит на это иначе. Моя жизнь в хоккее была лишь основой и подготовкой для того, что я делаю сейчас.
Помогать людям преодолевать тяжелые моменты в жизни.
Теперь я знаю, в чем мое призвание. Какая у меня цель.
Раньше я задавался вопросом, обращаясь к Богу.
За что мне все это?
Почему я болею?
Почему мне снятся кошмары?
Почему ты сделал меня таким?
Теперь я знаю ответ.
Да, путь был непростым и тернистым. Наверное, я отказался бы от этих испытаний, если бы у меня был выбор.
Но сейчас, чувствуя, что я могу помогать другим, я принимаю свою судьбу. Все, через что я прошел.
Не могу сказать, что эти воспоминания меня радуют. Но я прошел через это. Они остались в прошлом.
И что бы мне ни уготовила судьба… я все еще на этом свете.
88.4к