Девочка в красном берете. Главное в жизни Аркадия Райкина

В детстве он чуть не умер, в 26 лет поседел. Его ненавидела теща, обожали дети, женщины и вся страна. А он боготворил женщину по имени Рома.

«В нашей семье не имели обыкновения отмечать дни рождения детей. У нас почти не было игрушек. Нас не фотографировали (считалось дорогим удовольствием). Мы привыкли ничего не просить и не ждали сюр­призов», – писал Аркадий Райкин в своих воспоминаниях. Может, поэтому у него самого с семьей все было вообще по-другому. Как говорил его сын Константин Райкин: «у нас была семья под знаком любви».

Хлебная философия

Аркадий Райкин всегда вспоминал о своих родителях с грустью и сожалением: отец, брокер строительного леса, еще в детстве узнал, как трудно может доставаться человеку кусок хлеба, и навсегда остался верен этой «хлебной философии». Когда Аркадию было пять лет, Райкины переехали из Риги в Рыбинск. Какое-то время пока отец не нашел работу было трудно и голодно. Потом все как-то наладилось, отец целыми днями пропадал у себя на лесопилке, приходил, ворчал, поучал... А однажды случилась очень важная вещь: он отвел Аркадия и его сестер Софью и Беллу в цирк. Это было невероятно, ярко, празднично! А самым невероятным, ярким и праздничным был клоун. Аркадий потом часами простаивал перед зеркалом, повторяя его ужимки. Однажды за этим занятием его застал отец и страшно разозлился. «Но я выступаю», – удивился Аркадий. Не смотря на свою «хлебную философию» и склонность к нравоучениям, Исаак Райкин и сам в душе был прекрасным актером, иногда он рассказывал смешные байки, перевоплощаясь и жестикулируя, изображая соседей и сослуживцев. Позднее Аркадий понял, что склонность к лицедейству унаследовал у отца. Но в тот день отец ненавидел это их фамильное лицедейство: «Что?! Быть клоуном?! Еврею! Никогда!». Но актерство уже выбрало Райкина и не собиралось никуда отпускать. Еще в Рыбинске он начал ходить в драмкружок, а когда они переехали в Петербург, самодеятельностью интересовался больше, чем учебой.

Седая прядь и мудрый взгляд

В 13 лет к Райкину привязалась какая-то кошмарная ангина, и она дала осложнение на сердце. Как ему было плохо – это не описать. Больно было от всего: когда накрывали простыней, казалось, что сверху бросают кучу кирпичей. Аркадий болел девять месяцев, врачи думали, что не спасут. Он выздоровел, но стал другим человеком: молчаливым, задумчивым. Кажется, тогда появился его знаменитый мудрый и печальный райкинский взгляд. Пережив этот опыт, он всегда сам знал, что ему делать – и поступил в Ленинградский техникум сценических искусств, хотя отец был категорически против. После техникума Аркадий по распределению попал в ТРАМ, он же Театр рабочей молодежи, будущий Ленком. Все шло хорошо, все восхищались драматическим талантом Райкина, он получал главные роли – но тут опять ангина, и опять осложнение.

Он вновь поправился, но болезнь оставила после себя порок сердца и белую прядь в смоляной шевелюре.

Любимая Рома

Театр был главным в его жизни, «служение, а не служба», но было и еще одно главное. Оно было не таким явным, как театр, входило в жизнь медленно, шаг за шагом. Аркадий Исаакович на всю жизнь запомнил, как все началось: он тогда еще учился в школе, были какие-то гастроли самодеятельности, и ему надо было выступать в соседней школе. Там была интересная девочка: она проделала отверстие в красном берете и выпустила в него прядь волос. Такого он никогда раньше не видел и не смог не заметить. Прошло несколько месяцев, Аркадий не думал об этой девочке, не вспоминал. А потом вдруг увидел ее на улице и понял две вещи: эта девочка очень красива и у нее удивительно умные глаза. Хотелось подойти и познакомиться, но было неловко. Прошло еще несколько лет. Однажды, уже в своем сценическом техникуме, Райкин случайно обернулся в столовской очереди и понял, что не забыл ту девочку в красном берете, и что вот она, стоит рядом с ним. Девочка улыбнулась и сказала: «Вы здесь учитесь? Как это прекрасно!» – оказывается, она тоже его помнила. Аркадий, как было принято в те годы, вежливо спросил, что девочка делает вечером. Она сказала, что совершенно свободна, и вечером они пошли в кино.

Девочку звали Руфь Йоффе, Рома. Знаменитому академику, «отцу советской физики» она приходилась родной племянницей.

В темноте кинозала Райкину было некогда думать о таких вещах, и еще до титров он сбивчиво предложил Роме выйти за него замуж. Она как-то даже не удивилась, пообещала подумать, а на другой день сказала, что согласна. Такое иногда бывает: два человека встречаются, как после долгой разлуки, в которой страшно скучали друг по другу – и им уже страшно расстаться. Родители Ромы такому повороту не обрадовались. Они не могли допустить мезальянса, и когда Райкин приехал навестить Рому на дачу в Лиговке, его просто не пустили в дом. «Деточка, ну что это? Кто это вообще? Он правда тебе нравится?» Поэтому Райкин и Рома встречались тайно, а потом просто пошли и расписались: «Дорогие родители, это мой муж». Дальше были годы бытового ужаса: родители Ромы не ленились демонстрировать Аркадию, как они его не любят и считают недостойным доченьки. Однажды – у Райкиных уже родилась Катя – после ссоры с тещей Аркадий взял на руки дочку и, в чем был, ушел к своим родителям. Руфь побежала за ними. Скоро им дали комнату в коммуналке – они прожили там много лет. Райкин смотрел на соседей своим мудрым, проницательным взглядом – и обессмертил многих из них в своих гениальных монологах.

Дорогой Леонид Ильич

Рома была не просто красавицей. Когда она начинала рассказывать, сам Ираклий Андроников говорил почтительно: «Мне лучше помолчать». Талантливая, с отличным чувством юмора, яркая, умная, она нравилась не только Райкину. Была такая история: летом 1941 года театр поехал на гастроли в Днепропетровск. Первый спектакль намечен на воскресенье, 22 июня, а в субботу был банкет в обкоме партии: тосты, песни, вино рекой... Рома сияла, как солнышко, мужчины так и вились вокруг нее, особенно секретарь обкома Леонид Брежнев, веселый чернобровый красавец. Брежнев знал, что умеет нравиться женщинам, а понравиться Роме он старался изо всех сил: приглашал танцевать, подливал вино, рассказывал смешные истории... Райкин, спокойный наружно, о чем-то со всеми разговаривал, даже посмеивался. На жену не смотрел. А когда вернулись в гостиницу, орал на нее так, что ей больше не хотелось танцевать ни с каким Брежневым – только бы муж успокоился. Тем более, что он никогда не кричал, берег сердце, вообще был тихоговорящим человеком. На другой день по радио объявили: фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Всю войну Рома вместе с мужем колесила по фронту, была рядом с ним каждый трудный день, каждую страшную ночь.

Обидно и больно

После войны у них родился Костя. Райкин был таким отцом, какой нужен каждому ребенку. Они вместе гуляли по Ленинграду, и Аркадий Исаакович рассказывал историю зданий. Водил на симфонические концерты, на балет. И с женой был очень нежным, заботливым. Дочь, Катя, рассказывала: у отца был роман, может, и не один, но один был особенно болезненным для Ромы, она тогда уже носила под сердцем Костю. «Если он уезжал на гастроли без мамы, дамочки не давали ему прохода. Романы, конечно, у Аркадия Исааковича были, но мама его обожала и не представляла своей жизни без него. Она, например, простила отцу отношения с одной актрисой Театра Вахтангова, которая была очень красивой и ставила перед собой единственную задачу – «схватить» папу. Мама очень страдала, ей же все доносили...» Со временем все это перестало иметь значение; а когда у Руфи Марковны случился инсульт, стало понятно, что по-настоящему важно.

Как он о ней заботился! И как она боролась за себя, за них, каждый день отвоевывая у болезни еще немного жизни.

Она снова начала ходить, но речь к ней уже не вернулась. Летом они с мужем уезжали на рижское взморье, гуляли, молчали – да зачем уже слова, они были не нужны. Аркадий Райкин умер на два года раньше жены, его догнали последствия той долгой детской болезни. Когда Роме сказали о его смерти, она впервые после инсульта четко сказала несколько слов. Вот эти слова: «Я хочу умереть».

Источник