Смотрим на график и видим: то в столице региона, то в области заболевает одинаковое количество людей. Это нормально? На что смотреть и как оценивать число заболеваших и умерших? Экономист и бывший преподаватель РАНХиГС Татьяна Михайлова рассказала корреспонденту Марии Божович, что здесь не так и какими данными пользоваться нельзя.
— Татьяна Голикова озвучила сенсационные данные: за время эпидемии скончалось 70 921 человек, у которых в графе «причина смерти» был записан ковид. Раньше называли цифру 56 430. И еще 45 109 умерли от других причин, но при этом болели ковидом. Почему вдруг такая откровенность?
— Обычно мы оперируем данными не по умершим, а по заболевшим, которые даются в сводках оперштаба. Это база Роспотребнадзора, где поголовно учитывают всех, с полными ФИО и прочими данными. Однако в разных регионах в эту базу попадают по-разному. В Москве для этого достаточно сдать положительный ПЦР-тест в государственной или в частной лаборатории.
Но бывает и по-другому. В самом начале эпидемии, в апреле-мае, положительный тест требовалось перепроверить. Лаборатории Роспотребнадзора, которые перепроверяли тесты, должны были находиться в каждом регионе, а если их не было, то образец пересылался к соседям. Результаты пересматривались, терялись, неправильно хранились, поэтому в базе Роспотребнадзора огромная недостача.
Но у Минздрава, у Голиковой, — другая система учета, где ПЦР-тесты не так важны. Главное — люди, действительно обратившиеся к врачам с жалобами и попавшие во внутреннюю базу данных по клиническим проявлениям — например, по КТ с характерным поражением легких. Эти цифры периодически озвучиваются на публику представителями Минздрава или другими официальными лицами, но не полностью, не регулярно и не все.
Конечно, эти данные тоже не полны. Но все же эти цифры более показательны, чем у Роспотребнадзора, и они произвели впечатление.
— Разве Роспотребнадзор не располагает данными по смерти от ковида?
— Статистика по смертности у Роспотребнадзора тоже есть, но они учитывают только тех, кто фигурировал в базе с положительным тестом и умер от ковида, согласно заключению врача. Это опять же очень узкое множество.
Но самая достоверная оценка числа жертв эпидемии — это избыточная смертность, которая считается статистическими методами, исходя из общей смертности от всех причин, как показывает и наш, и международный опыт.
— Когда смотрят, сколько за этот же период умерло в прошлом году, и сравнивают?
— Условно, да. Надо сравнить текущее число умерших с тем, которое было бы без эпидемии.
Но как считать вот это «было бы»? Можно взять прошлогоднюю статистику, но это грубо. Можно взять среднюю за 5 лет, проследить, как менялась смертность из года в год, и продлить эту динамику на 2020 год. И показать, что, если бы не пандемия, у нас было бы так.
Расхождение между реальной и гипотетической смертностью дало бы, возможно, результат еще более точный, чем у Минздрава.
— В данных Голиковой, обнародованных 30 декабря, уже был учтен декабрь? Ведь даже оперативные данные поступают с лагом в месяц-два.
— Конечно, нужно время на сбор данных, на экспертизу. Мне кажется, декабрь был включен только в качестве прогнозных значений. Исходя из того, как эпидемия развивается, мы можем примерно сказать, насколько декабрь будет отличаться от ноября. Эти предварительные данные тоже можно оценить.
— Сейчас огромная мода на цифры и статистические графики. Что делать человеку, который их не понимает?
— Современный человек должен разбираться в графиках, для этого не требуется никаких особых навыков за пределами 6-го класса средней школы. Не надо их пугаться, надо просто посмотреть и подумать немножко. Это гораздо проще, чем может показаться напуганному обывателю. А какой именно график вас так обескуражил?
— Для меня любой график похож на клубок перепутанных разноцветных ниток. Но был один, который поняла даже я, — это график «с рыбками». Он отражал официальные данные регионов по заболеваемости, и даже неподготовленному человеку было понятно, что такой картинки, напоминающей треугольных рыбок с хвостиками, быть не может. Вы с самого начала поняли, что чиновники озвучивают липовые цифры?
— Идею мне подал мой бывший студент, Дмитрий Кофанов — он, кстати, сейчас защищает PhD по сравнительной политологии в университете Висконсина, такими учениками мы гордимся. Он прислал мне данные по своей родной Курской области и сказал: «Татьяна, мне кажется, здесь что-то странное».
И тогда я решила посмотреть, как соотносятся между собой смерти от ковида, зарегистрированные по любым двум категориям — например, сколько умирает мужчин и сколько женщин, или сколько умирает в столице региона, а сколько в остальной области.
Я сравнила столицу с областью, и стало ясно, что чиновники сглаживают ежедневную информацию так, чтобы один день не сильно отличался от другого. Но не бывает, чтобы каждый день заражалось примерно одинаковое количество людей.
— Зачем они так врут?
— Одно из объяснений: занесение этих смертей в базу Роспотребнадзора — настолько трудоемкая бюрократическая процедура, что, возможно, сотрудники просто не успевают обработать за один день все новые записи, они копятся.
Вот перед вами две стопки больничных карточек — одна из села, другая — из столицы региона. Берем из одной стопки сколько успеваем за рабочий день, условные 70 штук сверху, записываем. На следующий день — 70 из другой, записываем. Постепенно необработанные дела нарастают. Если вдруг смертность падает, а вместе с ней — аврал, то начинаем разгребать накопившиеся папки.
В результате получаются усредненные данные: сегодня столько-то людей умерло в области, завтра столько же — в столице, послезавтра опять в области, и так неделя за неделей. Общее количество смертей по центру и периферии одинаковое, это видно на графике, и это очень подозрительно, потому что реальные процессы так себя не ведут.
— Чисто человеческий фактор, никакого злого умысла?
— Возможно, есть и намеренное искажение. Но наша цель не поймать за руку обманщика, а проинтерпретировать информацию, чтобы понять, стоит ли на нее опираться, принимая решения. И ясно, что нет, не стоит.
При желании можно было бы увеличить мощности обработки информации, но, видимо, Роспотребнадзор не считал нужным это делать. И даже наоборот, хотел пригасить на графиках скорость распространения инфекции, чтобы избежать жестких ограничительных мер. Но я хочу подчеркнуть, что все это не более чем версии.
— Как выглядит график, демонстрирующий фальшивые показатели? На что обращать внимание?
— Например, вы видите, что экспонента круто шла вверх, но вдруг остановилась, и началось этакое ровное «горное плато». Так не бывает в настоящую эпидемию: люди не перестают заражаться в одночасье, это неестественно. Должен быть рост, потом бугор, потом постепенный, неровный, растянутый во времени спад.
Эпидемиологическая кривая выглядит как колокол, но никогда она не выглядит как гладкое плато.
— А также кривая не может быть похожа на пилу с аккуратными зубчиками?
— Не может. Если видите маленькую дисперсию значений — это вранье, потому что реальные данные — любые — обычно очень шумные. Они никогда не выглядят идеально, всегда имеют большой разброс.
Кроме того, в реальности обычно присутствует некоторая цикличность. Например, в субботу и воскресенье меньше обращений в поликлиники, поэтому в понедельник у нас провал в данных. Вторник — всплеск госпитализаций, потому что начинают укладывать в больницу всех, кто терпел в выходные, а в понедельник пошел к врачу.
Всегда есть какая-то недельная сезонность, отзвуки выходных и праздников. Все это реальные процессы в жизни людей, которые влияют на процесс эпидемии, и в графике мы должны это видеть. Если не видим, возникает вопрос.
— Может ли быть две статистики: одна закрытая, другая — публичная?
— В Советском Союзе нельзя было получить нормальных данных о многих вещах — о производстве каких-то товаров, об общем ВВП. Это все считалось по каким-то странным методикам, которые искажали реальность. Реальные цифры были либо засекречены, либо вообще никому не известны.
Мы все знаем про перепись 1937 и 1939 годов, которая показала чудовищные масштабы убыли населения от голода. Ее закрыли, а потом стали переписывать данные, но даже сейчас по определенным регионам следы этих приписок неплохо видны.
Точно так же, чтобы сгладить статистику, заключенных ГУЛАГа «раскидывали» по разным городам. Специалисты сегодня с этим работают, и концы иногда можно найти.
— Есть ли четкие алгоритмы раскрытия статистического вранья?
— Алгоритмов нет. Все зависит от первичных данных, от природы процессов, порождающих искаженные данные, и каждый раз надо разбираться заново. Это ужасно интересно.
Есть замечательная, популярная книга «Фрикономика». Стивен Левитт и Стивен Дабнер описывают, как с помощью несложных статистических методов удается обнаруживать манипуляции с первичными данными и приходить к интересным, неочевидным результатам. В частности, приведен такой кейс.
Учителям давали премию, когда их ученики хорошо сдавали школьные тесты. И вот группа учителей начала брать заполненные бланки и исправлять ответы. Как это выявили? В экзаменационных заданиях всегда есть сложные вопросы, на которые правильно отвечает небольшой и примерно одинаковый процент детей. В сильных школах он выше, в слабых ниже. И тут эти зависимости статистически перестали просматриваться. Подняли бланки, а там — ластиком затерто.
— Почему в начале пандемии информация по количеству заражений — по крайней мере, в Москве, — была своевременной и достоверной, а потом ею стали манипулировать?
— Действительно, было ощущение, что в первые месяцы информацию никто не искажал. Наоборот, широкое и честное оповещение людей о ходе эпидемии вполне приветствовалось. А потом, наверное, вмешались какие-то политические, экономические соображения, и наши официальные органы поменяли стратегию.
— Казалось бы, цифры — это что-то по определению беспристрастное и объективное. Но именно они оказались идеологически заряженными, их приходится редактировать, как в том анекдоте: «дважды два четыре, ну максимум пять». Такое бывало на вашей памяти?
— Знаете это высказывание, которое приписывают Марку Твену? «Есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика». Я очень не люблю эту поговорку. Почему? Е
Разумеется, можно использовать термины из статистики и даже какие-то статистические методы, чтобы подкрепить свои аргументы в политическом споре. В избирательной кампании в США всегда звучит один и тот же аргумент насчет налогообложения. Республиканцы говорят: «Давайте снизим налоги, потому что богатые люди платят основную массу налогов, 90%». Демократы говорят: «Давайте поднимем налоги, потому что богатые люди отдают не такую большую часть своего дохода, как бедные». Дело не в том, что одни врут с помощью статистики, а другие говорят правду, а в том, что обе стороны избирательно озвучивают аргументы и пытаются манипулировать общественным мнением. Но статистика в этом не виновата.
Поэтому я как преподаватель считаю своим священным долгом образовывать людей, чтобы ими не могли манипулировать. Если у меня и может быть какая-то миссия в жизни, то я бы выбрала эту.
Потому что на самом деле цифры не врут. Врут чиновники. Они врут, а мы считаем.
Возможно, в министерствах и ведомствах просто не хватает специалистов, или они заняты другим, но в России полно людей, которые могут и хотят добросовестно работать с данными. Почему бы их не привлечь к сотрудничеству? Однако я и мои товарищи по цеху занимаемся этим на волонтерских началах, нам интересно. Такое вот хобби.
— Кажется, это хобби стоило вам работы в РАНХиГС, а ваш коллега Алексей Ракша вынужден был уволиться из Росстата.
— Я ушла из РАНХиГС не потому, что сделала какие-то страшные разоблачения. Более того, люди, принимающие решения, даже просили меня делать презентации и рассказывать об этих результатах. Я консультировала, отвечала на вопросы. Так что сами по себе мои исследования не являются грехом ни с точки зрения руководства РАНХиГС, ни с точки зрения правительства.
Проблемы начались, когда меня начали цитировать зарубежные СМИ в статьях, тон которых для представителей российской власти был не очень комплиментарен. И тогда меня попросили давать интервью не иначе, чем через пресс-службу.
— «Правмир» обращался весной в пресс-службу РАНХиГС, но нам отказали.
— Знаете, каждый выполняет свой долг. Руководство РАНХиГС управляет большой организацией и заботится о благе работающих там многочисленных сотрудников. А я выполняю свой долг ученого, делаю исследования и рассказываю об этом публике.
Есть мнение, что можно работать честно, но при этом не обнародовать результаты, а писать докладные записки «наверх». Многие так делают, это их право. Но я считаю, что без открытости нельзя, научная деятельность подразумевает свободу слова. Если она по тем или иным причинам ограничивается организацией, то значит, мы с этой организацией разошлись в понятиях и надо увольняться. Все логично.
— Чем планируете заняться? Времени теперь много.
— У меня было много проектов по госзаданиям, которые имеют жесткий дедлайн. Теперь есть возможность хорошо осмыслить полученные результаты и написать что-то вдумчивое.
Есть планы по академическим научным статьям, до которых не доходили руки. Я давно собиралась сделать исследование по ГУЛАГу и теперь имею возможность засесть в архивах. Возможно, я еще прочитаю курс как почасовик, но не в РАНХиГС, а Российской экономической школе. Так что времени все равно не хватает.Подробнее ➤
5.7М
