6745
А. Солженицын происходил из казачества. Его родители были высокообразованными людьми и стали для молодого человека (отец погиб незадолго до рождения сына) воплощением образа русского народа, свободного и непреклонного.
Удачно складывавшаяся судьба будущего писателя – учеба в Ростовском университете и МИФЛИ, звание лейтенанта и награждение двумя орденами за боевые заслуги на фронте — круто изменилась в 1944 году, когда его арестовали за критику политики Ленина и Сталина. Высказанные в одном из писем мысли обернулись восемью годами лагерей и тремя ссылки. Все это время Солженицын творил, практически все запоминая наизусть. И даже после возвращения из казахстанских степей в 50-е годы он боялся записывать стихотворения, пьесы и прозу, считал, что необходимо «сохранить их в тайне, и с ними самого себя».
Первая публикация автора, появившаяся в журнале «Новый мир» в 1962 году, заявила о появлении нового «мастера слова», у которого не было «ни капли фальши» (А. Твардовский). «Один день Ивана Денисовича» вызвал многочисленные отклики тех, кто, подобно автору, прошел через ужасы сталинских лагерей и был готов рассказать о них соотечественникам. Так творческий замысел Солженицына стал воплощаться в жизнь.
Cам автор дал книге определение «опыт художественного исследования». «Архипелаг» — текст в известном смысле экспериментальный: в нём сцеплены разные жанры, регистры авторской речи, временные измерения повествования. Время действия «Архипелага» неоднородно, оно разворачивается в трёх переплетающихся пластах: 1) история создания ГУЛАГа — от Октябрьской революции до Кенгирского восстания , с отсылками ко временам царской тюрьмы и каторги, 2) путь человека в лагере — от ареста до освобождения и перехода в статус спецпоселенца, 3) история ареста и заключения самого Солженицына. В «Архипелаге» соединяются авторские воспоминания, оценки и комментарии («художественное»), исторический обзор («исследование»), и не только: филолог Андрей Ранчин, например, находит в книге черты исповеди (в средневековом понимании термина — повествования о греховной жизни и последующем преображении, как у Блаженного Августина), жития, мартиролога , авантюрного повествования (рассказы о побегах, глава «Белый котёнок») и пародийного этнографического исследования (глава «Зэки как нация»). Все эти слои повествования объединены единой авторской позицией — фигурой рассказчика, комментатора, проповедника, который обличает ложь и вершит праведный суд, «окликает и распекает читателя, призывает и заклинает» 2 .
«Архипелаг» — вершина Солженицына как публициста, его многотомное «Я обвиняю» , пункты которого он оглашает то с ядовитой язвительностью, то с почти библейской яростью. В его речь вплетаются русские пословицы, тюремный жаргон, пародии на советский бюрократический язык, чёрный юмор. Характерно, что во всех главах, за исключением сугубо мемуарных, авторское «я» то и дело сменяется обобщающим «мы»: Солженицын вовлекает читателя в повествование, заставляет испытать на себе весь опыт заключённого — и требует разделить ответственность за то, что эта машина насилия и смерти стала возможной.
Основу книги составили личный опыт писателя и 227 (позже список увеличился до 257) таких же, как он, узников, а также сохранившиеся документальные свидетельства.
Публикация 1 тома книги «Архипелаг ГУЛАГ» появилась в декабре 1973 года в Париже. Затем, с промежутками в год, то же издательство YMCA-PRESS выпускает 2 и 3 том произведения. Спустя 5 лет, в 1980 году, в Вермонте появляется двадцатитомное собрание сочинений А. Солженицына. В его состав входит и произведение «Архипелаг ГУЛАГ» с дополнениями автора.
На Родине писателя стали публиковать только с 1989 года. А 1990-й был объявлен в тогда еще СССР годом Солженицына, что подчеркивает значимость его личности и творческого наследия для страны.
Художественно-историческое исследование. Само определение указывает на реалистичность изображаемых событий. Вместе с тем, это творение писателя (не историка, но хорошего ее знатока!), что допускает субъективную оценку описываемых событий. Это порой ставили в вину Солженицыну, отмечая некую гротескность повествования.
В произведении «Архипелаг ГУЛАГ» автор поясняет, что он не единственный автор книги. Такой памятник жертвам репрессий невозможно создать одному. Он лишь говорит от лица целого поколения людей, «замученных и убитых» с 1917 по 1956 годы.
О системе советских тюрем, лагерей и государственного террора — и об опыте человека, попавшего в её жернова. «Архипелаг» — это одновременно масштабное историческое исследование, рассказ автора о собственной лагерной биографии и страстное публицистическое высказывание, приговор советской системе, подкреплённый свидетельствами сотен её жертв. «Архипелаг» создан в годы, когда подобная книга была невозможна: архивы закрыты, исторические свидетельства отсутствуют, само обращение к теме лагерей грозит опалой и преследованиями. Пользуясь устными рассказами и письмами бывших заключённых, основываясь на собственных воспоминаниях и впечатлениях, в условиях глубокой конспирации Солженицын создаёт эпический многослойный труд — художественный и документальный, рассказывающий об истории советских лагерей и их организационном устройстве, заставляющий читателя пережить все страдания, которые испытывают арестованные и заключённые. В работе над «Архипелагом» Солженицын видит свою историческую и человеческую миссию: дать голос миллионам погибших и замученных, всем, кто был лишён возможности рассказать о своей судьбе.
«Архипелаг» - это группа морских островов, расположенных поблизости друг от друга. Острова, разъединённые водой, но связанные морскими путями, — Солженицын не раз использует эту метафору для рассказа о советских лагерях: так, главы второй части романа, посвящённой транспортной логистике ГУЛАГа, называются «Корабли Архипелага», «Порты Архипелага», «Караваны невольников» и «С острова на остров». Ещё один образ ГУЛАГа, к которому Солженицын прибегает во второй главе, — это канализация, в которую «сливаются» запущенные в разное время и организованные по разному принципу потоки заключённых: «...Никогда не оставались пустыми тюремные каналы. Кровь, пот и моча — в которые были выжаты мы — хлестали по ним постоянно».
Острова-лагеря — это некое разрозненное единство, «чересполосицей иссёкшее и испестрившее другую, включающую, страну». Критик Вячеслав Курицын поясняет, что образ «разодранной» территории придаёт ГУЛАГу почти мифологические свойства и одновременно подчёркивает абсурдность его устройства: «…Дискретность — одно из традиционных свойств мифологического пространства, где действуют не законы и социальные единицы, а боги, герои и интуиции. Кроме того, клочковатость географическая пересекается здесь с клочковатостью, так сказать, логической: работает большое количество не увязываемых в единое целое законов, указов, юридических институций, в провалах между которыми осуществляется тотальное наказание» 3 . ГУЛАГ пронизывает остальную страну, оставаясь невидимым для неё: «Он врезался в её города, навис над её улицами — и всё ж иные совсем не догадывались, очень многие слышали что-то смутно, только побывавшие знали всё». Образ невидимой страны, которая едва проступает сквозь ткань повседневной реальности, напоминает о «граде небесном» или граде Китеже, но излучение ГУЛАГа отнюдь не светоносное, его действие скорее можно сравнить с метастазами, невидимо подтачивающими жизнь организма. Это проклятые острова, отравляющие всё пространство вокруг себя, — и их разнесённость в пространстве весьма условна: даже закрывая глаза или стараясь этого не замечать, вся остальная страна участвует в обеспечении жизни Архипелага, пользуется трудами его узников, испытывает на себе разлагающее влияние его ценностей и жизненных практик. Острова-лагеря разнесены географически, но по сути спаяны в железное единство: «географией разодранное в архипелаг, но психологией скованное в континент».
«Архипелаг ГУЛАГ» — это обобщенная история возникновения, развития и существования огромной системы концлагерей, созданных советским режимом. Последовательно, в одной главе за другой, автор, опираясь на пережитое, свидетельства очевидцев и документы, рассказывает о том, кто становился жертвой знаменитой в сталинские времена 58 статьи.
В тюрьмах и за колючей проволокой лагерей напрочь отсутствовали какие бы то ни было нравственные и эстетические нормы. Лагерники (имеется в виду 58-я, так как на их фоне жизнь «блатных» и настоящих уголовников была раем) в один миг превращались в изгоев общества: убийц и бандитов. Замученные непосильными работами от 12 часов в сутки, вечно замерзшие и голодные, постоянно унижаемые и до конца не понимавшие, за что их «взяли», они старались не потерять человеческого облика, о чем-то думали и мечтали.
Описывает он и бесконечные реформы в судебно-исправительной системе: то отмены, то возвращения пыток и смертной казни, постоянное увеличение сроков и условий повторных арестов, расширение круга «предателей» родины, в который включили даже подростков в возрасте от 12 лет… Приводятся знаменитые на весь СССР проекты, типа Беломорканала, построенные на миллионах костей жерт сложившейся системы под названием «Архипелаг ГУЛАГ».
Невозможно перечислить все, что попадает в поле зрения писателя. Это тот случай, когда для понимания всех ужасов, через которые прошли миллионы людей (по данным автора, жертвы ВОВ – 20 млн человек, количество крестьян, уничтоженных в лагерях или погибших от голода к 1932 году — 21 млн)
В первом томе речь идет об арестах, задержаниях, несущих страх и ужас в каждую жизнь и в каждую семью. Искренние рассказы об обысках и конфискациях, о слезах и прощаниях. Зачастую — навсегда. Далеко не всем, попавшим в ГУЛАГ, удалось вернуться домой.
Далее речь идет о трагических судьбах интеллигентов, цвета нации, огромное количество которых были арестованы, осуждены, отправлены в лагеря или расстреляны только за то, что были образованными и воспитанными людьми.
Но трагедия массовых репрессий не обошла и тех, ради кого, казалось бы, и вершилась революция, — в первую очередь, крестьян. Во время «красного террора» жители сел оставались абсолютно нищими — у них изымали все. А при малейшей попытке сохранить хоть жалкую часть своего добра они тут же становились кулаками, врагами народа и попадали в лагеря или были расстреляны. Очень тяжело пришлось и представителям духовенства, священникам, да и обычным прихожанам. «Опиум для народа» искореняли методично и жестоко.
Как уже говорилось, стать врагом народа мог каждый — совершать преступления для этого не требовалось. А виноватые за любые неудачи должны были быть. Вот их и «назначали». Голод на Украине? Виновные найдены и тут же расстреляны, и неважно, что никакой их вины в произошедшем нет. Поделился с приятелем мыслями о несовершенстве советского руководства (как в случае с Солженицыным)? Пожалуйте в лагеря. Таких примеров можно привести тысячи. И Солженицын говорит об этом прямо и без прикрас.
Рассказы о тюремной жизни читать сложно. Во втором томе идет откровенный рассказ о многочисленных и разнообразных пытках, которым подвергались заключенные. В таких условиях люди подписывали любые признания. Условия жизни тоже были мало похожи на человеческие — переполненные камеры без света и воздуха. Слабая надежда на восстановление справедливости, сбывалась, к несчастью, далеко не всегда.
Второй том посвящен истории создания системы лагерей. Причиной того, что в стране вдруг оказалось так много врагов и преступников, была не паранойя вождей. Все гораздо прозаичнее: заключенные — это бесплатная рабочая сила, практически рабы. Непосильная работа в нечеловеческих условиях, скудная пища, издевательства надзирателей — таковы реалии ГУЛАГа. Выдержать это могли немногие — смертность в лагерях была очень высокой.
Автор рассказывает и о природных условиях, в которых создавались лагеря. Соловки, Колыма, Беломор — суровый северный край, в котором даже на воле сложно выжить, делал жизнь заключенных совершенно невыносимой.
Третий том — самая пронзительная часть. Солженицын рассказывает в ней, как караются провинности зэков, в частности, попытка побега. Удачный побег из ГУЛАГа — ситуация практически невозможная. Редким счастливчикам удавалось досидеть срок или досрочно выйти на свободу.
В их числе оказался и сам Солженицын. Собственная боль, трагедия, поломанная судьба, помноженные на такие же искалеченные жизни сотен заключённых, позволили ему создать бессмертное произведение, которое и сегодня волнует умы и сердца миллионов людей во всем мире.
Проголосуйте, чтобы увидеть результаты
Не согласен с анализом. Большая часть книги - это из разряда "бабка на базаре сказала", откровенная ложь и притянутые за уши какие-то факты и события. Как литератор Солженицын плох. Нобелевку дали по политическим мотивам - США и Запад боролись с СССР и советской идеологией и данный жест удачно укладывался в эту информационную войну. Маленький штрих - Солженицина конвоирут на родину после ареста. В чемоданчики его переписка с друзьми, которая напрвлена против советской власти. Но этот чемоданчик несёт не сам Солженицын, а задержанный солдат, он видите ли офицер и не должен выполнять "черновую" работу. Он сдал своих друзей, те тоже получили сроки, но стали авторитетными людьми в советской системе. Николай Виткевич стал известным химиком (10 лет лагерей), Кирилл Симонян - известный врач (но не сидел, только вызывался в прокуратуру). Страшилки Гулага - сам Солженицын вынужден был признать, что пытки к нему не применялись, но зато в книге описание то там один рассказал, то другой поделился и т.д. Зато Солженицын отбывает срок то в комнате, где 4 человека осужденных (генерал, бухгалтер и учитель), то на условиях с "поблажками" хозчасти и зековской элиты. Вообщем ни его первая книга "Один день Ивана Денисовича", на архипелаг не внушают. Обыкновенная серость, хорошо оплаченная за измену и за антикоммунизм.
У каждого человека своя точка зрения на это произведение. Спасибо за внимание, проявленное к моим публикациям.
Надо же, какое мнение.. я прочла несколько лет назад и помню меня эта книга потрясла.. вывела из равновесия, что бывает нечасто
мне показалось - шедевр..
В этом и дело. Критики-то не читали)))
Спросите казака Анатолия про Дело Промпартии, он глаза округлит
Этого "казака" выпороли бы нагайкой настоящие казаки, которых советская власть уничтожала.
А это позорище не хочет знать свою историю.
Мерецков был запытан до такого состояния, что после освобождения (из-за нападения Гитлера) Сталин разрешал ему сидеть в своем присутствии.
Не позорь казачество, Вася!
Не все, что накропал этот бумагомаратель, вранье, но большая часть его мазни - сплошное вранье. Я родилась на Колыме, прожила там до пенсии. Там были и уроды в охране (где их не бывает), но в основном нормальные охранники. Удивляюсь автору публикации. Вам сколько лет?
Хорошая интересная книга.
Спасибо, очень интересно.
Интересно.