СО ДНЯ ТРАГЕДИИ — ТРИ МЕСЯЦА
Ясный солнечный день. Время ближе к полудню. В автобусе душно, но команда: окон не открывать! И еще особенность — в одном с нами машинном потоке очень редки легковушки. В основном мощные КрАЗы, ЗИЛы и прочие КамАЗы. Везут бетонные плиты, какие-то иные конструкции, в том числе и металлические, тащат на трейлерах тракторы-бульдозеры и скреперы, грейдеры-элеваторы и экскаваторы, подъемные краны на гусеничном ходу и колесные погрузчики с передним ковшом...
Тут же в памяти возникают кадры кинохроники времен Великой Отечественной: идут и идут автоколонны в сторону передовой. Прав, получается, Ларин, действительно развернулась битва на «чернобыльском» фронте. Возможно, подобные мысли посетили не только меня, в автобусе почти нет разговоров, все сосредоточенно рассматривают обстановку за окнами.
Миновали указательный знак, на котором черным на белом начертано «Iванькiв». Поднялся полковник-химик:
– Считай, приехали! Здесь стоит наш полк. От Иванкова до Припяти — семьдесят километров. Опасная зона вокруг АЭС имеет радиус тридцать километров. Выводы делайте сами. По прибытии сначала размещаемся, затем совещаемся, генерал-лейтенант Ларин уже на месте, после — обед, а дальше действуем согласно поставленных задач и распорядка дня. Вопросы есть?
Вопросов не было, кроме одного: что день грядущий нам готовит? Про Чернобыль были наслышаны — настороженность читалась в глазах прибывших офицеров.
Со дня взрыва на четвертом реакторе ЧАЭС минуло без малого три месяца. Полк за это время успел основательно обустроиться. Ровные ряды 12-местных палаток с дощатым полом, кроватями и буржуйкой в каждой, отрассированные, посыпанные песком дорожки между ними, фронтальная часть лагеря, как и по-лагается, обозначена широкой «линейкой» с флагштоком и грибком для дневального. С правой стороны от фронта особняком размещены баня, гостевой «домик», в котором нам предстояло жить, и столовая, также палаточные, только, если память не изменяет, каркасные. Имелся и открытый летний клуб с эстрадой и большим экраном для показа кинофильмов.
Полковник из химслужбы округа (можно было понять, что в здешних местах он пребывает уже не первый раз и что в настоящий момент выступает в роли заместителя председателя комиссии) пригласил приехавших офицеров в столовую, но не на обед — на совещание. От полка присутствовали командир подполковник Мороз, его заместитель по политической части майор Деникин и врио начальника штаба майор Яркин. Ларин представил им всех вновь прибывших и сказал командиру:
– Докладываете по существу и коротко.
Подполковник согласно кивнул и начал с предыстории.
Авария на 4-ом энергоблоке произошла в полвторого ночи 26 апреля. Радиоактивный выброс при этом поднялся на высоту одного километра. Радиационный фон вокруг АЭС стал стремительно нарастать и распространяться. Если при обычной, безвредной, норме он составляет порядка 12 микрорентген, то к полудню 26-го в городе Припять увеличился уже до 200 миллирентген, что в 15 тысяч раз выше нормы, а к вечеру — до 7 рентген. Два человека из пожарных расчетов, боровшихся с огнем на станции, скончались в этот же день, двадцать восемь — позже. Необходимо было без промедления приступить к заглушке по-прежнему смертельно чадящего поврежденного реактора, дезактивации как территории и зданий самой станции, так и населенных пунктов, находящихся в 30-километровой зоне. Для того, чтобы, как говорится, не бить по площадям, а сосредоточить основные усилия на наиболее опасных направлениях, потребовалась детальная карта радиационной обстановки района. Обосновавшись под Иванковом, личный состав полка сразу же приступил к выполнению поставленных задач.
Подполковник Мороз на секунды замолчал, переводя дух, и продолжил.
Разведка зараженности территорий для ускорения процесса выполняется в основном с воздуха, а там, где требуются уточнения, проводится еще и наземным путем. В обоих случаях задействованы полковые специалисты. Принимают они участие и в очистке загрязненных радиацией площадей на самой станции и в прилегающих населенных пунктах, в том числе и в городе Припять. Работа наиболее трудоемкая и опасная. Заключается она в сборе разлетевшихся на сот-ни метров при взрыве на энергоблоке кусков графита, бетонных и металлических обломков, порой несущих заряды радиации в тысячи рентген. В последующем их загружают в контейнеры и транспортируют к местам захоронения. В этот объем работ так же входит и срезка верхних слоев зараженного грунта с дальнейшей его нейтрализацией...
Командир полка говорил быстро и напористо, чтобы, видимо, соответствовать определению старшего начальника — «коротко», я едва успевал записывать. Многое открывалось такого, о чем официальные СМИ умалчивали. На-пример, о колоссальной радиоактивной разнородности выброса. Так, если пери-од полураспада йода-131 составляет 8 дней, то плутония-239 — 24110 лет. Полураспад остальных радиоактивных элементов, попавших в результате взрыва в воздух и осевших на местности, вмещается в указанные временные рамки. От-куда выходило, что шансов вернуться в родные места у эвакуированного населения нет никаких. А это более ста тысяч человек. Беда!
Заслушивание командира закончено. Полковник-химик объявил, что после обеда получаем индивидуальные дозиметры, сменную форму одежды и действуем согласно планов. И зачитал фамилии офицеров, которые вместе с генерал-лейтенантом И. Лариным участвуют в вертолетном облете Чернобыльского рай-она. Среди названных был и я.
РЫЖИЙ ЛЕС
Квадратная площадка с красными флажками по углам, с очерченным белым кругом в центре и с полосатым «сачком», слегка раскачивающимся под жарким ветерком, — она рядом с лагерем. Экипаж прошел к МИ-6. Вертолетчики уже в респираторах, с клапанами. Нам тоже выдали, но попроще — «Лепестки» с зажимом на носу. А еще — армейское нижнее белье и хэбэшную полевую форму без знаков различия. Форма «нулевая» и, естественно, мятая, как доставали из пачек, так и одевали. Хотя у Ларина — отутюженная и в полном соответствии. Что и понятно — председатель комиссии, да и «лейтенанта» он получил накануне командировки, не успел еще насмотреться на новенькие погоны. У полковника-химика через плечо на ремне большой коричневый футляр. Скорее всего, дозиметр с собой прихватил.
Закрываем лица защитными масками и идем к вертолету.
Заработали двигатели. Тени лопастей винта все быстрее и быстрее заскользили по утрамбованному гравию, вот их уже и не видно. Рев нарастает. Поднимаемся. Палатки уменьшаются в размерах, а потом и вовсе уплывают куда-то вбок, только синь неба в моем иллюминаторе.
Машина выходит из крена, и опять земля под нами. Лес, проселочная дорога, маленькие избы и желтое поле... Надо полагать, зерновые уже созрели. Набираем высоту. Полковник-химик что-то говорит генералу на ухо, они сидят на-против. Ларин перешел к противоположным иллюминаторам, смотрит. Тоже поворачиваю голову: голубое водное пространство с множеством прибрежных зеленых островков открывается справа по курсу.
– Киевское водохранилище! - кричит полковник.
Все согласно закивали головами, будто им напомнили что-то знакомое. Но море заканчивается, разветвляясь двумя речными рукавами. Мы летим вдоль левого.
– Припять! - снова слышим зычное оповещение.
В некотором отдалении от реки тянется дорога, но не проселок уже, а асфальтированное шоссе, по которому в обе стороны движутся машины. А чуть ниже дорожной насыпи стоянка (таких же маленьких с высоты полета) автомобилей. Наверное, резервная техника. По дороге из «Борисполя» видели, сколько ее сюда направляется. Приглядываюсь и в трех стояночных цепочках замечаю и армейские БТРы, и даже один МИ-8. Непонятно пока, но жизнь покажет, что к чему, хотя можно и «химику» вопрос задать. Но не успеваю, пилоты закладывают вираж, земля исчезает, чтобы через время вновь появиться в моем иллюминаторе уже в облачении леса — хвойные заросли с вкраплениями березовых рощиц и солнечных лужаек, по которым плывет тень от нашей «вертушки».
Но густой зеленый фон разбавляют не только белые стволы деревьев и проплешины полян, а и буро-рыжие пятна, разной конфигурации и неодинакового размера. И чем дальше мы летим, тем больше меняется лес, рыжие языки, словно всполохи пламени, накрывают его все чаще и чаще, образуя порой сплошной огненный окрас.
Полковник открывает коричневый футляр и достает зонд. Насколько усматриваю через салон, сам прибор — ДП-5 Б. Армейский дозиметр — надежен и прост в применении. Кстати, будучи лейтенантом, на итоговой проверке держал ответ перед начальником химической службы Дальневосточного военного округа, в том числе был вопрос и по ДП-5 Б. Генерал поставил мне тогда пятерку.
Полковник смотрит на пульт и что-то сообщает Ларину. Мне не слышно. Другим тоже. Вздрагиваю от громкого возгласа рядом:
– Сколько?!
Интересуется подполковник из службы войск штаба округа — Владимир Данилов.
-Выше нормы! - тоже кричит «химик», при том спокоен и даже улыбается. Значит, нет причин и нам беспокоиться.
Впереди замаячили белые многоэтажки.
– Припять!
Понимаем, что на этот раз полковник называет город, в котором до недавнего времени проживало без малого пятьдесят тысяч человек — в основном сотрудники ЧАЭС с семьями. Сейчас он пуст! Трудно представить подобное в наше время.
Когда-то смотрел со своими детьми мультик «Палли один на свете» про мальчонку, которому приснилось, что исчезли все жители его городка, в том числе и мама с папой. Вышли из кинотеатра, дочка тут же принялась живо обсуждать увиденное, а сын все молчал, потом поднял на меня глаза и как-то боязливо спросил: «Разве такое бывает?» Ответил, ничуть не сомневаясь в правоте своих слов: «Нет, конечно!» Оказывается, бывает.
Внизу расстилался мертвый город — ни одного человека на улицах и во дворах, ни одной машины на ходу. Припять отстроили всего 16 лет назад. Современная удобная планировка: широкие стреловидные проспекты, свободное расположение домов, как правило, девятиэтажных, внутри каждого микрорайона — сцепленные «кубики» школ или детских садов, все утопает в зелени...
Совсем недалече вижу в иллюминаторе 16-этажную жилую «пластину», они то тут, то там возвышаются в разных местах города. Надо же, кажется, «корабль»! Так прозвали в народе данный архитектурный проект. И я проживаю в Ленинграде в «корабле». Но этот — безлюден. Ветер треплет в открытом окне белую занавеску...
Огибаем Припять по периметру.
Колесо обзора, наверное, городской парк отдыха...
Просторная площадь, на двух зданиях (явно не жилого предназначения) какие-то буквы вывесок, но слов не разобрать — далеко...
И белые, белые, белые дома, как белые флаги... Да, город сдали, радиация победила.
Идем над рыжим лесом, лишь кое-где по краям остались зеленые отметины. Полковник что-то говорит Ларину. Поднимаюсь, чтобы послушать.
– ...Первую, понятно, самую сильную волну радиации принял на себя сосновый лес, отделяющий город от станции, ветер как раз был в этом направлении. Кроны у хвойных деревьев достаточно густые и плотные, что послужило хорошим фильтром для задержки радиации, но лес сгорел буквально за тридцать минут после взрыва. Теперь официально именуется «рыжим лесом». Под-лежит уничтожению, но сжигать нельзя, придется выпиливать и отправлять в могильники. Но это уже после станции, дай-то с ней поскорее разобраться...
Я слушал, и параллельно словам полковника засвербели и свои: «И рыжею лисицей смерть лизала жадно долы и леса. И горько, больно было мне смотреть, что сотворила подлая «лиса»... Тогда самодельный стишок показался мне и уместным, и значимым.
За «рыжим лесом» в иллюминаторе уже вырастали трубы ЧАЭС.
АДОВО ПЕКЛО
К станции подлетали со стороны Припяти. Но в речной пойме виделось еще и целое море разливанное, причем с главной артерией никак не связанное, скорее всего, искусственное водохранилище, снабжающее электростанцию водой. Точно, от «моря разливанного» отходит в бетонном обрамлении канал, который под прямым углом ограничивает ЧАЭС с двух сторон.
– Вон, вон четвертый энергоблок! - снова разносится в вертолете зычный глас. - Возле трубы смотрите! Разрушенный!..
Вижу! То, что раньше было зданием реакторного зала, превратилось в руины. В адово пекло! Темный провал, хаотично торчащие обломки, крыша машинного зала, кажется, повреждена...
Фотографирую взглядом моменты величайшей человеческой трагедии. Фраза ничуть не кажется мне пафосной — так оно и есть, все перед глазами. Слышу за спиной:
– Нет, нет, ближе нельзя! У реактора запредельный уровень радиации! До сих пор!
Кто там такой смелый? Оборачиваюсь — фотокорреспондент Володя Мащиков переместился к полковнику-химику.
Но, в отличие от города, на станции — жизнь. Видны люди, где поодиночке, где группами, по открытой местности все передвигаются бегом. Хотя не только народ наблюдается здесь, в работе и механизмы. Рядом с разрушенным блоком — громадный, на гусеничном ходу подъемный кран, который медленно катит вперед.
Потом узнаю, что немецкий кран Demag грузоподъемностью 500 тонн до-ставят по частям и героически быстро соберут в километре от станции при фоне радиации 200 млР/час, а затем подгонят (как раз к данному моменту мы и поспели) к поврежденному реактору для возведения над ним в дальнейшем изолирующего укрытия.
В придачу к первому крану таким же образом будут поставлены еще два этой же фирмы, только более мощные — поднимающие 650 тонн каждый. Все краны были оснащены видеокамерами, с помощью которых из здания ХЖТО (хранилище жидких и твердых отходов) и управляли дистанционно строитель-но-монтажными работами.
Совсем рядом с «пеклом» (может, с вертолета так виделось) стоял бетоновоз с вращающейся «бочкой», а еще три машины — в отдалении, должно быть, ждали своей очереди. Кабины у них были какие-то странные.
Челноком сновал по площадке перед третьим энергоблоком колесный бульдозер, сгребая землю в небольшие кучки...
Мы повисели немного и с противоположной стороны станции, где в иллюминатор просматривались канал, рядом заполненный немаленький бассейн прямоугольной формы, за ними — длинная стена машинных залов, но тут не было ни людей, ни работающей техники. А вскоре и эта панорама покатила из глаз, и вновь перед ними — рыжий лес. В иллюминаторы с левого борта в некотором отдалении просматривается река, так вдоль нее и летим.
Полковник-химик крутит ручку дозиметра, но никто уже не спрашивает: «Сколько?!». И так понятно, что норма значительно «перевыполнена», чего лишний раз душу бередить. Невеселые мысли лезут в голову: «Уровень радиации высок и на земле, и в воздухе, сколько, интересно, нам сегодня достанется?.. Битва-то идет, но когда удастся справиться с этой напастью? И какой ценой?..»
От размышлений отвлекает неугомонный подполковник Данилов:
– Городок какой-то впереди!
– Чернобыль, - полковник-химик продолжает исправно служить гидом.
– О! Что еще за сооружение?! - подполковник Данилов продолжает проявлять любопытство.
Сидим рядом. Приникаю к иллюминатору:
– Где?
– Прямо смотри!
Действительно, среди леса расчищенная больших размеров площадка, на которой в два ряда правильными кругами расположены (как бы их назвать?) изделия, смахивающие (если не приглядываться) на алюминиевые ложки (такие же серебристые), которые воткнуты держалом в землю. Высотой они не один метр, под десяток где-то и образуют такой вот круговой забор, хотя и изгородь из колючей проволоки также имеется...
– Левее глянь! - толкает меня в бок Данилов.
Мать моя — родина! Тут что-то уже вообще из области научной фантастики — про космос! Уносятся над лесом в высь гигантские сооружения, как можно понять, антенны. Их две, одна значительно выше другой, но по любому в обоих случаях измерения и в длину, и в высоту идут на многие-многие десятки метров. Рядом с ними видны параллельными рядами поставленные многоэтажки — небольшой городок.
Одновременно поворачиваемся с Даниловым в сторону полковника, но тот занят разговором с генералом. Ждем. Другие офицеры тоже. Руководство заме-чает всеобщее внимание, и Иван Алексеевич кивает полковнику. Тот громогласно объясняет:
– Закрытый объект «Чернобыль-2» и радиолокационная станция дальнего слежения «Дуга-1». До Америки доставала. В настоящее время не действует, весь обслуживающий персонал и члены их семей эвакуированы. Все, что могу сообщить.
Мы возвращались в лагерь. Вниз, на проплывающее под вертолетом, больше не смотрел, устал. Нет, не физически, душа измочалилась — разорение кругом и беда, такое сразу не переварить, угнетает. Возможно, подобные чувства испытывали новобранцы, впервые попавшие на фронт в годы Великой Отечественной войны. Но я еще не знал, что отстраненно-увиденное с воздуха покажется «цветочками» по сравнению с теми «ягодками», с которыми придется соприкоснуться на земле, когда до этой самой беды можно будет дотянуться рукой.
В полку первым делом нас ждала баня. Обычный горячий душ, но и он казался роскошью после жаркого во всех отношениях дня да еще в полевых условиях. Всю полученную по прибытию одежду сдали, взамен получили новую.
– А старую куда? - интересуюсь у начальника вещевой службы.
– Складываем в пакеты и в хранилище, горы обмундирования уже образовались. А что делать? Сжигать нельзя, вся радиация снова поднимется в воздух. Скорее всего, будем отправлять в могильники, но пока нет команды.
Подумал тогда: «Изо дня в день полк облачается в чистое исподнее, в новую форму, как перед битвой. По сути, и идут ежедневно солдаты и офицеры в бой. Сражаются с врагом невидимым, коварным, безжалостным, который не пощадит, не промахнется, если дашь промашку ты. Но все равно победа будет за нами, по-другому просто и быть не должно.»
