ВАЛЕТ И ВАЛЬКА
Мы с Михаилом снова поехали рыбачить на косу под Меловые горки. А до этого произошла масса всяких разных, в основном приятных событий. Ну, во-первых, я перешел в девятый класс и не просто, а еще и в другую школу перебрался. И не один, а почти со всем своим классом разом. Старая школа теперь становилась семилеткой.
Во-вторых, на каникулах я снова работал. Вместе с Мишкой. У отца. После увольнения из армии, он устроился в областное управление связи. Первую рабочую неделю мы помогали проводить инвентаризацию на одном из складов. Работа была нетрудной и нудноватой. Но полезной — нам разрешили взять небольшую бухту пенькового шпагата. Мы, естественно, никому не стали объяснять, что собираемся обновить свои переметы. А потом нас перебросили на другие склады, только здесь мы не инвентаризировали, а рыли траншею. Глубиной — сто двадцать, шириной — восемьдесят, длиной — семь тысяч. Все в сантиметрах. Поднапрячься пришлось. Но и деньги получили нормальные. Наученный Панфиловым «жизнь любить», я чуть ли не каждый день выяснял у завскладом наш заработок и как ведется рабочий табель. «Ты что такой дотошный? - все удивлялся тот. - Не доверяешь что ли?» Я помалкивал. Взрослые и без меня знают, что уродов хватает. Имею в виду — моральных.
В-третьих, «разбогатев», мы с другом поспешили в Москву. Уж столько интересного понарассказывал Мишка о своей прошлогодней поездке, что первопрестольная мне стала сниться. Постигали мы ее, перебираясь от одного родственника (моего или мишкиного) к другому. Обитали они, естественно, в разных районах города. Мишкин двоюродный брат Олег Степанов жил у Курского вокзала. Классный парень. Простой, без выпендрежа, хотя уже тогда раз шесть становился чемпионом Союза по самбо. Много чего показал нам Олег, но особо запомнилась матчевая встреча советских и японских дзюдоистов в Лужниках. Этот вид спорта еще только приживался в стране, поэтому все схватки были проиграны, за исключением последней. Наш тяж Анзор Кикнадзе вчистую выиграл у японца, чем привел трибуны в неописуемый восторг. Мы тоже прыгали и вопили. Я, пожалуй, впервые так сильно ощутил на себе «психоз» толпы. А на ВДНХ встретил своего ненаглядного старшего брата. Глазам не поверил. Окликнул — точно. Гена возвращался из Ленинграда, где поступил в кораблестроительный институт. До отхода поезда домой коротал время на выставке. А еще в Москве мы с другом прибарахлились. Мишка купил себе на костюм отрез лавсановой (не мнется!) ткани стального цвета, а я — остроносые зимние башмаки, свитер и рубашку, ярко разрисованную разномастными геометрическими фигурами.
В школу же требовалось приходить в рубашках светлых тонов. Дежурный учитель, стоявший на входе, меня без лишних слов заворачивал. Я не сопротивлялся, уходил на Чаган, возле которого располагалась новая школа. Компанию мне составляли обычно Володя Спицын или Шурик Фокин, а то и оба сразу. Ко второму уроку, когда снимался дозор у входа, мы возвращались, и учеба продолжалась.
Но все это будет потом, а вернувшись из Москвы, мы с Михаилом первым делом рванули на Меловые.
Спустились с яра, выехали на песок и сразу же увидели шалаш. Его соорудили в кустах, посредине косы. Высокий, просторный, хоть солдатскую роту запускай. Поблизости никто не наблюдался, значит, на сегодня будет нашим жильем.
Молодости свойственна безоглядность. Собираясь на рыбалку, мы никогда не интересовались прогнозом погоды на ближайшие день-два. Небесная канцелярия нас, как правило, старалась не подводить. Но случались и у нее сбои, как с тем памятным возвращением с тех же Меловых. Вот и на этот раз. Стоял солнечный, с редкими облаками на блекло-синем небосводе ветреный день. Все, как обычно. Мы разнуздали свои велики, разложили в шалаше поклажу по местам. Михаил аккуратист еще тот, плешь проест, если, скажем, коробок спичек бросишь, не глядя, к рыбацким причиндалам. Начнет ворчать: «Зачем себе лишние проблемы создавать, ищи его потом в темноте...» Обустроили шалаш к предстоящей ночи, выбрались наружу, и на тебе — из-за Меловых горок по еще светлому полчаса назад небу чернота наползает, сплошным фронтом. Никаких шансов, что пронесет. В три захода бредешком нагребли малька и пошустрили переметы ставить. Не в дождь же этим заниматься.
Только управились, закапало. Бегом в шалаш. Льет все сильнее. Спасибо добрым людям, что добротное укрытие сделали. Сеном его плотно обложили, не течет. И во внутрь натаскали, как на сеновале лежим. Как-то думать не хочется, что было бы, если бы... С наружи полощет, противоположного берега не видно. Вроде бы кто-то кричит, или показалось? Голову из шалаша высунул, а к нам два человека с велосипедами бегут.
– Жди пополнения, - говорю Мишке.
В шалаш заглянуло мокрое веснушчатое лицо с прилипшими ко лбу рыжими волосами, осмотрелось и объявило:
– Мы к вам!
Отодвигаемся в глубину шалаша. Во внутрь летит рюкзак, за ним — большой мешок, потом заскакивает «рыжий», за которым следом - «черный», комплекцией меньше, но такой же мокрый.
– Валет, - представляется рыжий.
– Валька, - протягивает руку черный.
Ребята не молодые, хорошо за тридцатник каждому. Стягивают с себя мокрую одежду, отжимают, пристраивают к шалашным палкам для просушки. На голое тело натягивают теплые куртки, вынутые из мешка.
– Если сейчас сотку не заглочу, свалюсь, - Валет для убедительности громко кашляет.
– Давай, - соглашается Валька.
Из рюкзака появляются шмат сала, огурцы, помидоры, луковица, хлеб и в завершение — бутылка водки. Мы с Мишкой переглядываемся и тоже достаем свои куски. Пора уже поесть, хотя бы и в сухомятку. Костра не развести, дождь по-прежнему сыплет, не переставая.
– Где ваш хрусталь? - Валет сорвал с бутылки «бескозырку» и смотрит на нас.
Снова переглядываемся с Мишкой и одновременно двигаем к нему свои чумазые рыбацкие кружки. Тот коротким рывочком плещет в них по глотку и наливает себе с Валькой. Водкой нас было уже не удивить, доводилось пробовать. После быстрой горечи во рту тепло разлилось в груди и по животу, в голове слегка зашумело, заглушая наружный хлест дождя. Есть что-то расхотелось. Но мы пожевали и даже запили. Уральной водой. Для чего Мишка разделся и сбегал к реке с пустой бутылкой из-под водки. Наши соседи приступили ко второй.
Мы лежали в темной глубине шалаша и слушали их громкий разговор. Рассказывал в основном Валет. Из всего можно было понять, что они, как и мы с Мишкой, друзья с детства. Где-то в нашем возрасте попали по хулиганке в колонию. Освободились. Валька, с первого захода наевшись зоны по самое не хочу, взялся за мозги, закончил «путягу», работает, женился, двое детей... Рыжий же продолжал куролесить. На рыбалку они приехали отметить его возвращение после четвертой отсидки.
– Валька, наливай! - голос Вальта все такой же четкий, только громкость прибавилась.
– Нет уже ничего, допили...
Валька наоборот, мямлит, чувствуется, что ему до смерти хочется спать.
– Когда успели? - Валет натурально удивляется. - В темноте ни черта не видно... Юрка, Мишка, - кричит он нам, - у вас водка есть?
– Нет, - откликаемся хором.
– Плохо, придется в поселок идти, - Валет вновь чертыхается.
– А ты знаешь, куда? - слышится сонный голос Вальки.
– Ништяк, найдем! - Валет полон решимости.
Мне его желание кажется последней глупостью. Из-за какой-то водки переться в дождь, в ночь, в гору и неизвестно куда. Большей дури и не придумать!
– Валет, днем сходим...
Понятно, что Вальке страшно не хочется выбираться из шалаша. Он после работы, ему сейчас бы вытянуться на душистом сене и под монотонный шорох дождя моментально, с храпотцой, отключиться до утра. Но Валет стоит на своем:
– И днем тоже сходим. Пошли!
Они стаскивают с кольев мокрую одежду, облачаются и выбираются из шалаша. Валька продолжает что-то негромко бурчать.
– Да-а-а-а... - тянет Мишка.
Его, видно, тоже озадачило решение мужиков.
– Не пойдем переметы трясти, - говорю я.-Какие переметы в дождь?
Рыбы у берега нет, проверено. Можно и дальше валяться в шалаше. Понимаем, что заснуть не придется. Сейчас вернутся эти архаровцы, поднимут трам-тарарам, какой тут сон. Лежим, лениво вспоминаем Москву. Мишка сообщает, что тогда, в автобусе, я крепко напугал их с тетей, к которой мы ехали. Да, бок у меня прихватило, свет был не мил, стоять не мог, ладно парень место уступил. Пока до мишкиной тетки добирались, отпустило.
– Мать говорит, что это похоже на приступ аппендицита, - вещает в темноте мой друг, - ты его чикни, а то так и до перитонита недалеко.
Что такое перитонит и с чем его едят, я не знаю, но уточнять не хочется. Дождь убаюкивает. Что-то начинает сниться, голоса слышу. Только вдруг свет давит на закрытые веки. Разлепляю их, фонарик в шалаше светит.
– Не спите? - раздается зычный голос Вальта. - Если сейчас сотку...
Все понятно, бутылку раздобыли. Валька охает и костерит в «бога-душу-мать» этот «гребанный» ночной поход. В поселок они поднимались по наезженной дороге, а обратно решили спуститься прямиком, по склону. Затея, конечно, была не без риска. Валька несколько раз срывался, катился вниз на спине, отбивая о камни «пятую точку». Спасали кусты на склоне.
– Хорошо, что шею не свернул, - находит он положительный момент в приключении.
– Хорошо, что бутылку не разбили, - уточняет Валет. - Давай, подваливай. Я под Читой еще не так с сопки кувыркался, думал, что и не соберут потом, а ничего — ушибами да вывихом отделался. А почему? Да потому, что пьяный был в сисю, таких судьба бережет...
Последний свой срок Валет отбывал в колонии под Читой с неофициальным названием «Петушки». Отсидка кончилась, получил справку об освобождении и деньги на обратную дорогу, которые были тут же пропиты в ближайшем поселке. Пришлось устраиваться на рудник.
– Не инженером, понятно, - пьяно смеется Валет. - Дома мама ждет, надо же на какие-то шиши добираться...
Слышно, как он заглатывает водку. Закурил. Тлеет огонек в темноте. Валька возится рядом. Огонек приподнялся.
– Ты чего там дергаешься?
– Раздеться надо. Мокрый и грязный до пят.
Сигаретный огонек вспыхнул раз-другой и полетел из шалаша.
– Брось, сейчас допьем и бродить пойдем, там и постираемся...
И без всяких предисловий Валет продолжил:
– А «хозяин» на зоне был зверь. Приходит к нему чмошник и гнусавит...
Из рассказа получался следующий сюжет.
Приходит к начальнику колонии зэк и говорит:
– Гражданин начальник, сапоги совсем развалились, простыл, чирьями сплошь покрылся. Дайте команду, чтобы новые выдали...
– Это тебе-то, антисоциальному элементу, у которого руки пока только по запястье в крови, новые сапоги отрядить?!. А не много ли ты хочешь, милок? У меня вон благородные гуси, от которых я только одну пользу имею, всю зиму босиком проводят. Лапки красные — красота! Пошел вон, негодяй, пока в карцер не определил! Пошел, пошел!..
Приходит к начальнику лагеря другой зэк и говорит:
– Гражданин начальник, мать совсем плоха, того гляди, помрет, свиданку просит. Разрешите...
– Это тебе-то, расхитителю государственной собственности, свидание разрешить, чтобы ты и без того подорванное твоими безобразиями сердце доброй женщины тревожил, чтобы ты ее окончательно в могилу загнал?!. Может, тебе, милок, ящики в цеху колотить надоело и ты на стройку просишься?!. Нет? Тогда пошел вон и на глаза не попадайся!
Приходит к начальнику лагеря третий зэк и говорит:
– Гражданин начальник, шесть лет без замечаний, план выполняю регулярно, в библиотеку записан, в самодеятельности участвую... Нельзя ли меня на УДО представить?
– А ты что думаешь, милок, родственнички убиенного тобою человека ждут тебя с распростертыми объятиями и горячими поцелуями? Нет, милок, глубоко и всесторонне заблуждаешься. Они спят и видят, как бы поскорее поднять тебя на вилы, что и ты сотворил когда-то с их сыном и братом...
– Так я же защищался!
– Вот это надо было суду в цветах и красках рассказывать, а сейчас иди и трудись, по-прежнему без замечаний. До звонка. В твоих же интересах. Глядишь, к тому сроку кое-кто из родственничков уже и окочурится, кто-то запамятывает... Иди, иди, милок, трудись с богом...
Чиркнула спичка, Валет засмолил очередную сигарету. Разудалая получалась у него жизнь. У Вальки куда скромнее. И рассказать-то особо нечего. Он в основном помалкивал. Лишь спросил:
– Что дальше?
– А дальше «чепок» случился. Приехал «хозяин» на стройку, где мы парились, а ему на голову с третьего этажа бадья с замерзшим раствором свалилась. Лежит, а на погоне — снег, кровь и мозги. Красиво... Побегали, побегали ретивые, а ничего не доказать. Списали на несчастный случай.
Забулькала разливаемая водка. Все так же шелестели капли дождя по шалашу. Валет вел свое нескончаемое повествование. Я засыпал. Последнее, что осело в памяти: «Когда второй раз чалился, нас этапом во Владимир...»
Что произошло во Владимире или после него, уже не слышал. Не проснулся, и когда наши соседи, приговорив принесенную бутылку, пошли бродить, и когда вернулись обратно.
Глаза открыл, солнце уже в шалаше колышется. Мишки рядом нет. Валет хоть куртку натянул, а Валька калачиком свернулся и в одних мокрых трусах почивает. Одежда их кучей у входа свалена, грязная и хоть выжимай. Мишка чью-то рубашку на кустах пытается развесить. Брось, говорю, пойдем переметы вытащим. Где-то в куще неведомая птаха тренькает, радуется утру умытому. Синь над головой, как будто и не было ночью дождя. Лишь рябой, выбитый каплями песок напоминает. И ни следа на его шершавой поверхности. Идем к реке, делаем первые отметины. У воды бредень валяется. Большой, стень где-то под три метра. В одном месте дырища, подводная лодка проплывет, видно, налетели на каршу и драли потом без оглядки. Чего взять, пьяные.
У нас на переметах — ноль. Или — нуль. Как будет угодно. Нам от этого не легче. Животка на поводках почти вся цела. Что поделаешь, не та погода. Смотали переметы, рыбачим на закидные. Поклевывает чебак. Вяло, правда, берет, да и у нас азарта никакого. То ли дождь, как следы с песка, смыл, то ли суетная ночь сказалась. Ходим по берегу ни шатко, ни валко, как пластилиновые, да и куда торопиться, надо ждать, когда дорога просохнет. Знаем теперь.
Валька из шалаша выбирается. Поднял свои штаны, оглядел со всех сторон и со вздохом бросил обратно. К нам подошел.
– Вы мне одного чебака ссудите, «расписка» для жены нужна...
Выбираю синца покрупнее, чтобы «расписка» была повесомее. Спрашиваю:
– Вальту нужна?
– Зачем, он — казак вольный...
Ничего не скажешь, вольней не бывает.
