Про Гулю.

Давно, когда деревья были уже маленькими, но казались зеленее, мне было чуть за двадцать. Я была мудрой бабой, давала качественные советы, верила в женскую дружбу, пищевые волокна, и любовь навсегда.

Нас было несколько подруг, и все, кроме одной, замужем. Назовём ее Гуля, потому что потому.

Гуля была сложновыдаваемой — ее не сильно хотели брать, потому что она была навязчиво, и даже бесперспективно красива. Всегда, даже алкогольно в хлам, обгоревшая на солнце, спящая в палатке, обёрнутая в надувную лодку.

Мужики приходили посмотреть на нее, проверить уровень идеальности, и надеялись найти хоть один изъян. Не находили, боялись уровня ответственности за совершенную красоту, и уходили.

Гуля страдала: стеснялась готовить манты и кыстыбый, училась делать фрикасэ, шпагат, помпушки с творогом, но становилась только лучше.

В один прекрасно — осенний вечер Гуля объявила экстренный сбор по форме один.

Несколько нас, в полном составе прибежали к Гуле. Гуля плакала. Мы уважительно молчали.

Гуля сказала, что ее полюбил мужчина, и она вроде тоже, но это не точно. Но если полюбил, надо брать, а то когда еще так повезёт.

Он купил две горящих путёвки в Турцию, чтобы по горячим следам дать ей ощущение заботы и горячей любви.

Путёвки горели сильно. Был обед, у нас дома на плите горели макароны и каклеты для мужей.

Билеты были на пять ноль ноль завтрашнего утра.

Мы сказали: не ссы, Гульнара, все уедут! Мы бежали домой выключить газ, раздать детей, и вернуться с мартини и коньяком. Мужья, когда узнали причину, дали ещё поллитра самогона, перекрестили, и сели смотреть футбол.

Мы должны были проводить подругу в новую каклетно — макаронную жизнь.

Начали, как правило, с советов под вермут, потому что замужем очень много подводных камней и послеродовые растяжки на ягодицах.

Потом караоке под коньяк, упражнения для пресса, бабьи слёзы о тяжелой двадцатидвухлетней судьбе, коленно — локтевая поза для последнего триместра беременности, и был самогон…

Наш космический корабль терпит крушение, война машин должна поглотить всё живое, вход ломают терминаторы, и орут голосом Меладзе: — красииииво, ты вошла в мою грешную жиииизнь.

Я открыла глаза. Половина группы поддержки спала на диване с микрофоном в руках, вторая половина на кровати. Я спала в кресле. В дверь стучали, стучали битой, не меньше. Гули не было…

Открыла дверь. Ворвался мужик, в ботинках побежал в квартиру, кричал Гулю… Местами даже плакал.

Дверь в ванную была закрыта изнутри. Выключили музыку. В ванной храпело нечто.

Мужик вырвал задвижку, и мы обнаружили на полу, укутанную в шторку для ванной, Гулю. Гуля спала как младенец, и храпела, как трактор «Беларусь» в горе.

Мужик очень нежно вынес ее из ванной, возложил на постель, стёр с ног лежавшими рядом, новыми чулками, в которых она планировала быть сексуальной, гель для бритья, и побежал варить кофе.

Гуля не просыпалась.

Я подняла боевых подруг, и начали собирать багаж.

Мы надели на Гулю самый нарядный сарафан, босоножки, бейсболку, дали мужику в руки ее документы и багаж. Мужик нес Гулю на плече, как варвар добычу, пешком, с пятого этажа. Сильно за полночь. Соседская бабушка успокоилась, когда мужик с Гулей на плече, на вопрос «Куда вы ее», ответил «Отдыхать».

Старушка со словами «Дай Бох, Дай Бох, давно ей туда пора», закрыла двери.

Мы закрыли квартиру, перекрестили зад машины. До порта — два с половиной часа езды. До окончания регистрации — три часа. Бох нужен был им как никогда.

Гуля написала смс. На следующий день. В смс она орала.

Гуля улетела в босоножках 39 размера на ногу 36 го, в домашнем сарафане её мамы, с гетрами с начёсом в багаже, и мамиными таблетками от ревматизма с ишиасом. Камфорный спирт пролился, и она две недели пахла больными коленями.

У нее не было шансов остаться незамужней.

Гуля вышла замуж, у нее двое детей. По выходным у них аутентичный кыстыбый на расписных синих тарелках, крепкий чай с молоком, хворост, густо посыпаный сахарной пудрой, и любовь.

Она до сих пор не помнит каким образом оказалась в автобусе, на подъезде к отелю.

А ее муж говорит, что по настоящему полюбил ее именно тогда, когда увидел спящей на полу, обернутую в шторку для ванной.

Странные они, мужики.

© Н Брынских