Сказал – и пропал после совета из поля зрения командующего. Вот уже более двух часов, как от князя Татарханова к калге не поступало ни одного донесения... И обещанная знатным кабардинцем брешь в казачьей обороне так и не пробита.
Шабаз-Гирей-Султан встрепенулся. Отдалённая пушечная и ружейная канонада на окраинах Наурской заметно усилилась… До ушей калги донёсся протяжный звук боевого рога и тревожная дробь барабанов.
Вслушиваясь напряжённо в происходящее за шатром, со своих мягких подушек, Шабаз-Гирей-Султан с удовлетворением подумал – похоже, его приказ об одновременном решающем штурме с трёх направлений доведён расторопным порученцем до всех исполнителей. Началось…
Подняв глаза к куполу своего походного укрытия, командующий мысленно обратился к всевышнему - помоги, Аллах, твоим верным слугам раздавить, наконец, это змеиное гнездо! Пусть начинающаяся массированная атака на Наурскую станет сегодня последней. И победной для его армии.
Однако спокойно усидеть в шатре, под прохладным опахалом, кушая сладкий персик в столь ответственный момент, предводитель орды не смог. Вытерев пальцы о поднесённое слугой полотенце и достав из резной шкатулки под рукой подзорную трубу, Шабаз-Гирей-Султан вскочил на ноги… И в нетерпении поспешил к выходу.
Едва оказавшись за порогом шатра, калга столкнулся лицом к лицу с вернувшимся, запыхавшимся гонцом. Порученец командующего, бросив поводья своей разгорячённой лошади охране внизу холма, легко взбежал наверх, торопясь доложиться Шабаз-Гирей-Султану об исполнении приказа.
-Мой господин! – сложился порученец в низком поклоне. – Твои слова переданы в точности… Тем достойным сынам Аллаха, для чьих ушей они и предназначались. Командиры Мустафа и Халил обещали начать наступление на западную и северную окраину поселения неверных, всеми имеющимися у них силами сразу же, как услышали твой приказ из моих уст… И неукоснительно его исполняют. Ты и сам, о мудрейший, можешь сейчас это слышать!
А вот воины командира Азиза идти в атаку категорически отказываются… Даже под страхом смерти! Им запретил Аллах, да будет благословенно имя его.
-Что? – оторопел Шабаз-Гирей-Султан. – Это как понимать?!
-Перед тем, как я приехал на восточную окраину станицы Наурской, - смирено пояснил порученец, – воинам командира Азиза было чудесное видение. Его наблюдали многие…
Перед нашими порядками проскакали на белых конях два крылатых ангела неописуемой красоты. Были посланцы всевышнего в сияющих, светлых одеждах… И смотреть на них воины могли только прищурившись, поскольку от вида ангелов у людей начинали болеть и слезиться глаза. Посланцы неба внутренним, мысленным голосом запретили всем истинным приверженцам Аллаха приближаться к станице и к её защитникам...
Калга сверкнул гневным взглядом на порученца, покорно склонившего голову. Что вообще происходит?! Мало ему подчинённых казаков-некрасовцев, отказывающихся проливать кровь христиан и своих соплеменников… Уже и правоверные воины придумали для себя убедительное оправдание, чтобы уклониться от сражения! Трусы!
Насмешливые, полные язвительного сарказма слова уже готовы были сорваться с языка Шабаз-Гирей-Султана... Но в последний момент он сдержался.
Калга вдруг вспомнил, что где-то уже слышал про двух небесных всадников, сошедших на землю… Явившихся людям в образе светлых ангелов на белых конях и в ослепительных одеждах. Точно! Ему об этом уже говорили… Вот только - кто и когда?
Командующий мучительно морщил лоб, испепеляя взглядом порученца… Однако, память на помощь калге не спешила.
И раздосадованный такой забывчивостью, проявившейся столь некстати, Шабаз-Гирей-Султан оставил, наконец, свои бесплодные попытки поймать ускользающую мысль. Он махнул рукой слугам, дружно бросившимся к вышедшему из шатра предводителю орды:
-Коня мне!
Калга остановил недовольный взгляд на фигуре начальника охраны, появившейся рядом с командующим, словно из-под земли. И сухо приказал главному стражу:
– Собирайся… Поедем к командиру Азиз-аге.
А потом, опять обращаясь к застывшему рядом в смиренном поклоне порученцу, добавил:
-Ты тоже со мной… Я сам хочу взглянуть на очевидцев этого чуда. И послушать их рассказ.
***
…Начался двенадцатый час беспрерывной осады Наурской. Над изнурённой тяжёлыми боями и обескровленной станицей уже сгущались поздние летние сумерки.
Отчаянным напряжением сил, оставшиеся в живых защитники казачьего поселения, всё-таки сумели отбить и эту вечернюю атаку захватчиков. Успешного штурма Наурской самыми боеспособными отрядами орды, планируемого калгой сразу с трёх направлений, опять не получилось.
Два элитных подразделения армии Шабаз-Гирей-Султана, по полторы тысячи бойцов каждое, так и не проломили оборону станицы, как не старались на своих участках... А ещё девятьсот отборных воинов, стоявших на восточной окраине Наурской, вообще не сдвинулись с места по общему сигналу к атаке, напуганные и деморализованные сверхъестественным происшествием.
Общие же потери с обоих противоборствующих сторон, в результате многочисленных попыток завоевателей штурмовать станицу, к концу 11 июня оказались просто ужасающими... Все ближние подступы к Наурской, со всех сторон, были завалены сотнями и сотнями мёртвых тел.
А в самой станице, в специально выделенных для этого местах (в редюите и в храме, главным образом!), уже не оставалось свободного пространства, чтобы складывать доставляемых сюда на телегах погибших защитников поселения… И размещать тяжело раненых и умирающих. За этими страдальцами ухаживали и присматривали батюшка с церковнослужителями. И помогающие им женщины.
С лёгкими ранениями от ордынских клинков, пуль и стрел никто с оборонительного вала не уходил. Казаки останавливали друг другу кровотечения, делали наспех из разорванных на ленты исподних рубах перевязки… Число боеспособных защитников Наурской стремительно редело. И к вечеру на валу оставалась лишь половина тех станичников, кто начинал двенадцать часов назад эту неравную битву с ордынцами.
Едва ли не добрую треть сражающихся на оборонительной насыпи теперь представляли казачки и подростки… Они решительно вставали на место выбывших из строя мужчин и подхватывали их оружие.
Все взрослые женщины в терских станицах умели тогда обращаться с фузеями и мушкетами. Полная опасностей жизнь на границе научила воинскому ремеслу и казачек... Некоторые из них даже шашкой и кинжалом орудовали вполне себе профессионально!
Станичницы понимали, что в случае захвата Наурской, их ждёт самая горькая участь… И отчаянно дрались наравне с мужчинами, изумляя, как врагов, так и самих казаков своим хладнокровием, твёрдой рукой и бесстрашием.
Тем более, что за спинами этих женщин и девиц ещё оставались малые дети, немощные родичи и павшие в бою, непогребённые по православному обычаю отцы, мужья и братья… Отдавать своих живых и мёртвых на поругание врагам станичницы не собирались.
Казачки сражались жестоко… Не щадя ни себя, ни противника. И многие женщины с девицами, в этот тяжёлый день и вечер, приняли на оборонительном валу героическую смерть.
…Едва ружейная и артиллерийская пальба, на окраинах медленно погружающейся в вечерний сумрак Наурской, стала стихать, войсковой атаман Савельев, простоявший все двенадцать часов на колокольне с подзорной трубой в руках, с облегчением выдохнул… И оторвал, наконец, от окуляра воспалённый взгляд. Всё равно теперь отчётливо рассмотреть, что происходит вокруг станицы ему не удастся.
Тем не менее, Иван Дмитриевич по звукам затихающей пальбы и по вспышкам от выстрелов в быстро сгущающейся темноте понял – яростная атака османов на исходе дня с разных сторон Наурской удачи ордынцам опять не принесла... Однако радость победы войсковому атаману омрачало осознание неумолимо приближающегося ужасного конца.
Ценой больших жертв станичникам в очередной раз удалось удержаться на своих позициях. Вот только – надолго ли?
Но, как бы там ни было, день они простояли. И Ивану Дмитриевичу пришло время покидать свой наблюдательный пункт в самом центре Наурской. И менять подзорную трубу на более привычную казацкой руке шашку.
К тому времени, как войсковой атаман, в потёмках и тесноте, постоянно рискуя свернуть себе шею на крутых ступеньках узкой винтовой лестницы, осторожно спустился с колоколенки, внизу его уже ждали соратники... На гарцующих конях молча сидели, с мрачными лицами, утомившиеся донельзя за день сотники изрядно поредевшего казачьего полка.
Командиры подразделений примчались с разных окраин Наурской, едва станичники отбросили противника от своих позиций. Казачьи старшины были готовы, как обычно, доложиться Ивану Дмитриевичу об отражённой атаке, сообщить о потерях… И ожидали от войскового атамана новых указаний.
Из пяти прежних казачьих обер-офицеров полка в седле теперь оставались только двое... Один сотник был убит на валу. Двое – тяжело ранены и находились при смерти в станичном храме, под присмотром священника и ухаживающих пожилых женщин.
В связи с большими потерями офицерского состава, войсковой атаман своим волевым решением, в обход казачьей демократии, назначил временно (поскольку должность сотника и младших командиров была в полку выборная!) трёх новых старшин и помощников им из уцелевших подчинённых. Тут же последовали непременные перестановки.
По карьерной лестнице, в связи в новыми назначениями, неожиданно взлетел и Макар Мирошников. Ему полковник доверил должность пятидесятника… Которого, в свою очередь, поставил руководить сотней, вместо тяжело раненого в рукопашной схватке Ильи Сороки.
Дела последнего были совсем плохи. И славный сотник, под конец дня, умирал под иконами Наурской церкви.
Во время войны карьера у казака складывается стремительно. Если не убьют, конечно… И сможешь себя показать умелым воином и достойным командиром.
…Иван Дмитриевич, выслушав короткие доклады подчинённых, вскочил в седло подведённого вестовым коня. Застоявшийся жеребец войскового атамана радостно заржал под хозяином, забил копытом… А полковник невесело оглядел хмурых соратников:
-Всё, братцы… Дальше воевать будем по-другому. Приезжать к колокольне с докладами ко мне больше не надо... Оставайтесь на своих участках. Ночью я сам навещу каждого на его позиции. И дальше постараюсь быть с малым резервным отрядом там, где станичникам придётся тяжелее всего.
Пока же берите себе по полевому орудию на сектор. И удерживайте свои позиции до рассвета самостоятельно... Командуйте, исходя из обстановки. Доживём до утра – будет видно, что дальше делать!
Войсковой атаман помолчал, покусывая задумчиво седой ус, и добавил:
-В случае же новых атак ночью, на подмогу больше не надейтесь... Остатки Сорокинской сотни я распределю между защитниками западной и северной окраин Наурской. Здесь казаки понесли за день наибольшие потери.
Иван Дмитриевич криво усмехнулся:
-Утешать никого не буду. Шансов, что кто-то успеет к нам на выручку – из Моздока ли, Кизляра или Астрахани - почти никаких. А потому, братцы, главная задача у нас теперь одна – дотянуть, с Божьей помощью, до рассвета. И следующий день продержаться. Будем молиться и крестить басурман своими шашками, пока живы… Авось, и переменится ещё что-то в нашей несчастной судьбе!
***
Артиллерийский расчёт из трёх бомбардиров и молоденького возницы, возглавляемый старшим канониром Яковом Перепорхом, вкатил своё двенадцатифунтовое полевое орудие, ранним вечером 11 июня, на оборонительный вал северной окраины. Чумазым, пропахшим порохом и дымом пушкарям активно помогали сбежавшиеся разом со всех сторон женщины и подростки… Так, дружными усилиями, грозное орудие быстро заняло своё место на самом гребне насыпи.
Расторопные бомбардиры быстро развернули колёсный лафет в нужном направлении, закрепили его, как надо, просунув длинный пушечный ствол между кольями рогаток. Канониры нацелили своё орудие на фигурки мельтешащих у самого горизонта ордынцев.
Враги копошились деловито и беззвучно на безопасном для себя расстоянии от казаков, у подножья невысокого холма. Вершину его занимал шатёр командующего османским войском, с зелёным знаменем, обвисшем в неподвижном, жарком воздухе.
На новую позицию бомбардиры, с закопчёнными и потными лицами, примчались на своей скрипучей телеге, гружённой боезапасом, с восточной окраины станицы Наурской. Там пушкари целый час палили безостановочно по наступающим ордынцам почти в упор картечью и ядрами... Пока османы не дрогнули, наконец. И не отошли.
А расчёту старшего бомбардира Якова Перепорха поступил приказ от войскового атамана немедленно перемещаться с орудием на северную окраину станицы. И помочь казакам там.
Иван Дмитриевич наблюдал с колокольни в свою дальнозоркую оптику значительное скопление сил противника на этом направлении к закату дня. Враг здесь явно готовился предпринять мощную атаку.
И войсковой атаман не ошибся... Едва канониры расчёта Якова Перепорха установили свою пушку на новой позиции и успели забить, на всякий случай, в неостывший ещё ствол орудия картечный заряд, захватчики хлынули лавиной на вал.
И опять с травянистого гребня насыпи артиллеристы палили без устали по многочисленному врагу, набегающему на казаков с устрашающими криками и визгом, не придерживаясь строя и какого-либо порядка. Орудие канониров Якова Перепорха, от интенсивной работы, вновь раскалилось так, что ладонь на ствол не положить. А позиция канониров окуталось клубами густого удушающего дыма, не успевавшего рассеиваться между частыми выстрелами.
Артиллеристы расчёта постоянно подносили на вал из своей телеги бочонки с порохом, новые картечные заряды в холщёвых мешочках, ядра и зажигательные бомбы в плетённых корзинах… Благо пока недостатка в боеприпасах у канониров не было. И расчёт опытного казачьего бомбардира Якова Перепорха умело, со знанием дела, сеял смерть и панику в рядах противника, безжалостно гонимого командирами на убой.
После активного сорокаминутного сражения с защитниками и защитницами Наурской, держащимися из последних сил, ордынцам в нескольких местах северного участка обороны станицы удалось снова вскарабкаться на вал… И сцепиться с казаками в рукопашной драке. В том числе - и с артиллерийским расчётом.
Казалось, что победа османов тут уже совсем близка… Но станичники стояли насмерть.
И отборные воины орды не выдержали такого напряжения сил и нервов, дрогнули первыми. Так же, в беспорядке, как и наступали, они побежали в панике прочь от сумасшедших гяуров... У которых даже их женщины сражаются с джигитами в рукопашном бою, хладнокровно отрезая врагам головы!
…Теперь, после завершившейся жаркой схватки, слегка оглохшие от своей шумной боевой работы казаки артиллерийского расчёта Якова Перепорха медленно приходили в себя. Канониры, которым в этот раз пришлось не только стрелять из орудия, но и помахать чуток шашками и кинжалами в рукопашной драке с взобравшимися на вал ордынцами, вытирали пот с лиц, перепачканных кровью и пороховой гарью.
Конец 68 части...
