Дубовая рубаха "Глава двадцать девятая"

Вопреки всем уговорам Катерины Викторовны, я сдал все экзамены и определился плотником в одно из самых лучших училищ города V. То было приличных размеров здание красного кирпича, не то чтобы особенно приятное с виду, но и не слишком уж отвратительное. Такое, каким и бывает обыкновенно подобное заведение в любом захудалом провинциальном городке. Всех учеников можно было разделить на несколько групп: те по ком виселица плакала; приютские, которые мало чем отличались от первых; умники, которые не больно-то хотели что-либо делать, полагая, что Бог определил им более важные, по сравнению с мирской возней, задачи, и те, кто считал, что надо хоть куда-нибудь пойти учиться. Подобное разделение было причиной частых потасовок и драк, особенно в дни выдачи стипендий. Приютские и их лихие сотоварищи, составляя большинство, сбивались в шайки, и обыкновенно после занятий обирали умников, которых на дух не переносили, надавав им в добавок таких зуботычин, что те на следующий день не появлялись в училище. Ребятам же из четвертой группы было чуть полегче, они просто лишались стипендии, и если не сильно роптали, то приходили домой целыми и невредимыми.

Чтобы хоть как-то разрешить эту проблему, администрация училища ввела в оборот талоны, взамен которых ученики, при предъявлении нужных документом могли получить свои стипендии в любое время, и практически в любом месте. Воровства не стало, но драки как были, так и остались, потому как на подобное явление всегда смотрят сквозь пальцы, оправдывая его безрассудствами юности.

Мне повезло, группа в которую я попал, полностью состояла из обыкновенных ребят, несколько глуповатых, но не представлявших никакой угрозы. Одного из них правда в первый же год усадили на три года за воровство, но можно ли обвинять человека за то, что он голодным по три дня ходил, не имея никаких средств к существованию? Когда нам объявили, что Сидоркина будут судить, меня аж всего передернуло. За день до совершенной кражи, он просил у меня деньги, и они у меня были, а я почему-то не дал их, а почему и сам не знаю.

В остальном же это были самые обыкновенные дети, несколько нелепые и смешные, задумывающиеся о том, что ждет впереди и неминуемо к этому чему-то приближающиеся.

Первое время мне было очень тяжело в училище, потому как я практически никого не знал, а знакомство с новыми людьми всегда давалось мне весьма и весьма трудно. С одной стороны, мне чрезвычайно хотелось завести с кем-нибудь беседу, но с другой, я отчетливо понимал, что совершенно в этом не нуждаюсь, потому как ставил себя много выше остальных. Единственными людьми, с которыми я вплоть до самого окончания учебы поддерживал отношения, были Петька – мой одногруппник, шабутной паренек вечно рассказывающий всякие байки, которые я слушал исключительно потехи ради, и Паша – товарищ еще по притону, с которым удавалось поболтать раз в неделю, и то при хорошем раскладе. Но позже, я свыкся с положением, в котором оказался, да и сиротские, увидевшие во мне “умника”, скучать не давали. Постоянно пребывая в состоянии напряжения, и изрядно боясь всех этих зубоскалов, отпускающих в мой адрес свои гнусные шуточки, я старался как можно скорее и незаметнее перебираться из одного кабинета в другой. Но позже мне и это стало безразлично, и я вальяжно расхаживал по коридорам, никого не замечая и ничего не слыша.

По окончании занятий, я обыкновенно шел гулять с Полиной, и слушая её жалобы на школу, чувствовал себя взрослым мужчиной, чем очень гордился, а она, очевидно угадывая мои мысли по-доброму смеялась.

- А она, нет, ты представляешь, эта старушенция, ни с того, ни с сего, устроила нам контрольную, и там все задачки такие были, каких мы еще не проходили, - нервно бормоча рассказывала о сегодняшнем уроке Полина – она в один урок её провела, а на следующий, а он тоже у неё был, проверила все работы и такое там устроила, ни дать, ни взять ведьма, так бесновалась, что аж представить страшно.

- Твою учительницу случаем не Еленой Витальевной зовут? Такая крупная женщина, резко сужающаяся от бедер к плечам, напоминая тем самым грушу, с короткими кудряшками на голове. Не она?

- Она самая! – воскликнула Полина, сразу же увидев во мне сообщника по перемыванию косточек учительнице – А ты её откуда знаешь?

- А она и у нас вела, и тоже обыкновенно на самом пустом месте могла проверку устроить. Ох и натерпелись же мы с ней, но я подход к ней знаю. Стоит ей только на ушко об этом шепнуть, как она тут же перестанет эти контрольные проводить.

- Да ладно тебе заливать! – не поверила мне Полина – Как такое вообще возможно, чтобы она – обладающая властью над учениками, могла испугаться какого-то юнца?

- Вот и я бы в такие россказни не поверил, если бы сам не видел, как она моих слов испугалась, делала для меня все, лишь бы я язык за зубами держал.

Полина замолчала и лишь с хитрым прищуром смотрела на меня, давая тем самым понять, что не верит мне ни на йоту.

- Да, что уж там говорить, - продолжил я, потому как понял, что именно к этому она меня и вынуждает – мне от тебя скрывать нечего, поэтому я все и расскажу. Где-то с год назад, а может и больше, точно не скажу, я уйдя из дому жил у своего друга, а он приходился соседом Елене Витальевне, она этажом выше обитала. Бывало так, что мы, привыкшие курить в квартире, выходили из неё и дымили на лестничной площадке. Был как раз такой случай, и мы стоя у входной двери в нашу квартирку, услышали крики и грохот сверху. А потом как хлопнет, словно взорвалось что. Снова крики и гам, слышно, как женщина визжит, пронзительно так, словно режут её. А потом слышу, как по ступеням чьи-то ноги зашаркали, быстро-быстро, даже и представить нельзя, что так бежать возможно. Мы тогда изрядно испугались, но нас словно держало что на месте, стоим и на лестницу смотрим, и тут у меня будто все в голове перевернулось. Вниз по лестнице, в чем мать родила, вся в слезах, сбегала Елена Витальевна, и ничего как казалось не замечая, выкрикивала одной ей понятные слова. Только она скрылась, как перед нами возник мужчина с внушительным ремнем в руках. Медленно, словно он и не хотел этого, а его принуждали, спускался он вниз по лестнице. Встав рядом с нами и тщательно изучив каждого своими покрасневшими на выкате глазами, он спросил:

- Не видели тут почтенную мать семейства? – он прыснул со смеху, наверное, придя в восторг от того, каким чудесным вышел его вопрос.

- Уж не у вас ли эта ш...а поганая прячется?! – взревел он после того как мы ответили, что ничего не видели.

- Ай, да чего с вами, сопляками, разговаривать? Все небось в какое-то благородство мужское верите, и меня презираете за то, что я бабу свою так извожу. Верно ли? Да только и я вас голубчики слышу, и девок ваших тоже. Вот ты! – он ткнул в меня пальцем – не далее, как вчера одну так уважил, что весь дом это слышал. Сопите и кряхтите круглые сутки, развели тут бордель, а еще на других смеете свысока смотреть. Посмотрю я куда ваше благородство-то денется, когда жизнь вам ноги попереломает, да и оставит вас с этакой пилой, вечно всем недовольной. А тут еще оказия такая, что когда вы в самом цвету будете, она уже увянет, так-то! Вот и поглядим, молодчики, как вы запоете.

Стянув у нас папироску, он продолжил неторопливое преследование своей жены, что-то бормоча на ходу.

Не знаю, чем у них тогда все закончилось, да только на следующий день Елена Витальевна влетела в кабинет словно вихрь и громовым голосом объявила о контрольной. Я заподозрил что-то неладное, но от неожиданности и связать всего этого не смог, а потом, когда эти “нагие скачки” повторялись, неизменно служа провозвестником внеплановых проверок, я уже и смекнул, что она так злобу свою вымещает.

На меня же Елена Витальевна более всех из класса нападала, и решив, что мне терять особенно нечего, я подошел к ней и признался, что видел, как она от мужа бегает. Видела бы ты её лицо, я во всю жизнь такого испуга не видел. Сидит она передо мной, бледная как смерть, и лепечет, чтобы я никому ничего не говорил. А я и не собирался, просто уж больно мне было обидно за себя, да и за одноклассников, которые ни за что страдали. Таким вот образом и избавились мы до конца года от всех этих задачек, хотя частенько её взбешенной видели, но с нами она как-то держалась. Но только я-то знал все, и она мне в глаза смотреть боялась, да и мне как-то стыдно было.

- Отвратительная история, - проговорила грустно Полина, когда я закончил – я и слова ей не скажу, пускай лютует, раз у неё такая беда в семье.

- Но это же не твоя вина, почему же ты должна страдать, да еще и других таким мучениям подвергать? Не совестно тебе будет своим одноклассникам в глаза смотреть, зная о том, что ты можешь избавить их от этих проверок? А именно Елена Витальевна очень сильно ученикам аттестат портит, это я по себе знаю, а с плохими отметками в хороший институт не поступишь.

- Ты, насколько я знаю исправил, мне Катерина Викторовна рассказывала, и я исправлю, а у кого на это мозгов не хватает, тем и не место в университете, если я хоть что-то понимаю.

Остаток прогулки мы не сказали друг другу и слова, бесцельно расхаживая по пустырю, где мы условились встречаться до наступления холодов. На него мы натолкнулись совершенно случайно, прогуливаясь как-то вдоль Медвежьей, и он тут же приглянулся нам. Кусок земли, обрамленный со всех сторон ковром еще сочной и зеленой травы, который мы облюбовали чем-то напоминал поверхность Луны. Серый, пыльный, с небольшими кратерами квадрат сторонами приблизительно метров в четыреста, он был для нас каким-то загадочным и несколько мрачным раем. Казалось, что здесь все течет как-то иначе чем в V или где-либо еще, да и мы сами становимся совершенно иными людьми.

- Да брось ты уже эти папиросы! – нарушила молчание Полина и стукнула меня по плечу – Сколько можно дымить в самом деле, все нутро себе прокоптишь!

Не говоря друг другу ни слова мы нога в ногу шагнули по направлению к V. Наше привычное путешествие до города прошло в полном молчании, которое

установившись меж двумя людьми, как правило ни к чему хорошему не приводит. От жужжания бесконечных вопросов в голове так свербело, что хотелось взять и раскроить череп напополам, и выпустить всю эту пакость наружу, но даже и это казалось не принесло бы никакого облегчения.

- Прочти “Оборот” Облатова, - бросила мне на прощание Полина и скрылась в парадном.