О военных на жарком континенте!

Каплан стоял на позициях социального дарвинизма и полагал, что войны, охватившие мир после 1991 года, были вызваны перенаселением и сопутствующей ему борьбой за сокращающиеся ресурсы.

Обычно, когда заходит речь о войнах в Африке, люди затрудняются ответить на вопрос об их причинах. Всё потому, что эти войны давно принято деполитизировать, особенно после окончания холодной войны, когда политические и идеологические основания будто бы ослабли и стерлись. Немецкий поэт и эссеист Ханс Магнус Энценсбергер писал, что в войнах третьего мира вовсе нет никакого смысла, а на полях сражений царствует стихия насилия, вырвавшаяся из идеологических оков.

Гражданские войны в Либерии (1989–1996, 1999–2003), ставшие культурной иконой «нового варварства» в кино и литературе, на деле начались с мятежа в 1980 году выходцев из притесняемых автохтонных групп.

Другой «эталонный» пример — войну в соседнем Сьерра-Леоне (1991–2002) — обстоятельно изучил Пол Ричардс, критик Каплана. При ближайшем рассмотрении эта бессмысленная и шокирующая своей жестокостью война оказалась восстанием маргинализованной и отчаявшейся молодежи против политической верхушки, цементированной авторитарным однопартийным режимом.

Этот во всех отношениях примечательный кейс попутно опровергает миф об «отсталости» и «дремучести» войны в Африке. Похожие мотивы двигали юными участниками скоротечной войны в Гвинее-Бисау 1998–1999 годов.

Многие страны, охваченные непрерывными войнами (Демократическая Республика Конго, Центральноафриканская Республика, Чад, Южный Судан) даже не думают распадаться, что бы о них ни думали. Поиск этнических или конфессиональных корней гражданских войн стал своего рода спортом для политологов, журналистов и прочих людей, претендующих на экспертность.

Во-вторых, этно-региональные группы очень редко совпадают с географией активности вооруженных группировок: их члены охотно разменивают свои «корни» и «идентичность» на выгодные политические альянсы.

И наконец, далеко не всегда участники войн мобилизуют своих членов через этнические узы: Революционный объединенный фронт Сьерра-Леоне сознательно смешивал выходцев из разных этнических групп и насаждал язык крио в качестве средства повседневного общения.

Но когда позже в эти места прибыли беженцы-тутси из Руанды (после 1959 года) и Бурунди (после геноцида 1972-го), жители деревни стали называть себя «баньямуленге» («те, кто происходит из Муленге»).

Однако это им не помогало: и центральное правительство Заира (так называлось Конго в 1971–1997 годах), и местные власти, и простые крестьяне из народа бембе, с которым у баньямуленге были земельные споры, считали их чужими. Они стали основой повстанческой армии, которая сбросила режим конголезского диктатора Мобуту, но рост «тутсифобии» среди местных политиков и простых конголезцев, не признававших баньямуленге, то бросал их в объятия «идентичности тутси» под крыло руандийских политиков и генералов, то заставлял отстраняться от прошлого и корней, показывая свою лояльность Конго.

Миф четвертый: война как ремесло Еще один стереотип — «эндемическая» природа конфликтов: единожды начавшись, они воспроизводят себя в поколениях. Действительно, «война нового типа» резко отличается от официальных военных доктрин, восходящих к идеям военного теоретика XIX века Карла фон Клаузевица, и приводит в недоумение наблюдателей и экспертов. Ее особенности — дети-солдаты, отсутствие дисциплины и элементарной линии фронта, десятилетия «странной войны», когда боевые действия не ведутся, но мир и разоружение так и не приходят.

Однако война не обязана соответствовать представлениям идеологов военных доктрин. Тем более что война на Африканском континенте при всем ее местном колорите полностью подтверждает главное наблюдение Клаузевица, считавшего, что война — это «продолжение политики другими средствами».

В ряде случаев война становится «нормальной» экономической деятельностью по изъятию, накоплению и перераспределению прибыли, которая порождает целый слой живущих за ее счет людей — так называемых военно-политических предпринимателей.

В целом такие войны, начинающиеся с политической мобилизации, часто заканчиваются строительством военной экономики, в которой люди могут жить десятилетиями и которая даже способна приносить прибыль ее участникам и их семьям.

Магия — это такая же нормативная практика, как и применение огнестрельного оружия и бронетехники, причем далеко не только во время войны.

Эти и подобные истории — часть продуманной информационной войны, которую до сих пор ведут эти крошечные деревенские ополчения в условиях, в которых конвенционная война не оставляет им ни единого шанса на выживание.