Первая «красная угроза»
США видят в Октябрьской революции угрозу для себя
Конец Первой мировой войны в 1918 году заставил США практически мгновенно перевести свою экономику с военных на мирные рельсы. Быстрая демобилизация выбросила сотни тысяч ветеранов на рынок труда, что привело к резкому росту безработицы и 15-процентной инфляции, которая чрезвычайно негативно отразилась на зарплатах и сбережениях среднего класса.
В свою очередь рабочие, которые в военное время трудились на благо фронта и не роптали, теперь стали требовать прибавки к зарплате и человеческих условий труда. По стране прокатились забастовки, в которых принимали участие до четырех миллионов рабочих — или четверть от всех рабочих в Соединенных Штатах.
Чернокожее население, которое в годы войны мигрировало на север в поисках работы на промышленных предприятиях, теперь начало требовать равных прав с белыми, порой и силой. Белые также не стеснялись применять силу — по стране прокатилась волна линчеваний.
Поднимали голову и радикальные левые, что не на шутку пугало истеблишмент. К 1919 году власть и крупный капитал были уверены: если не предпринять что-то, русские коммунисты очень скоро устроят революцию в США, и стереотипный образ кровавого большевика стал закрепляться за Советской Россией.
Но все в один миг изменила Октябрьская революция. После нее США, опасаясь повторения коммунистического переворота, начали открыто занимать антисоветскую позицию. Антагонистическое отношение к советской России сложилось со стороны Запада достаточно быстро. Расстрел царской семьи и первые беженцы-эмигранты лишь подогрели настроения западной элиты. К тому же еще до образования СССР большевики открыто говорили о необходимости противостояния капитализму и мировой социалистической революции.
Тогда же на Западе набирали силу рабочие движения, профсоюзы.
В 1918-1919 годах во всех забастовках видели руку коммунистов — а их направляли, как считали политики, конечно же, большевики
Так началась первая волна поиска «красной угрозы» — именно в начале XX века, после революции, а не в середине, как это зачастую принято считать.
В своей книге Red Scare. FBI and the origins of Anticommunism in the United States американский историк Реджин Шмидт называет боязнь «красной угрозы» в США с февраля 1919 по декабрь 1920 года «захватывающим стечением драматических обстоятельств». Они начались 6 февраля 1919 года с забастовки рабочих на верфи в Сиэтле, которая носила мирный характер — ее организаторы выдвигали вполне адекватные требования. Однако работодатели и американские консервативные политики заклеймили ее как революционный бунт. Власти города обратились к федералам, которые прислали войска, разогнавшие бастующих рабочих.
Практически немедленно в сенате США была созвана комиссия Овермэна, до этого занимавшаяся поиском в Америке агентов влияния Германии, а теперь полностью переключившаяся на предполагаемое вмешательство большевиков в американский образ жизни. Поскольку достоверной информации было мало, комиссия обсудила все самые дикие слухи относительно советской России (в том числе якобы принятый «декрет об обобществлении жен», которого в реальности, конечно, никто не принимал) и постановила, что подобному безобразию в США не бывать.
Но чем большее сопротивление встречали протестующие рабочие, тем более обострялась ситуация. На улицах американских городов разрывались бомбы, а американская консервативная элита объявила настоящую войну радикалам, при этом считая, что радикализируют рабочих и чернокожих, активно принимавших участие в протестах, именно кукловоды-большевики. То, что изображали в советских карикатурах позже, было недалеко от истины: полиция и военные действительно убивали протестующих во время массовых выступлений — так, во время манифестаций лета 1919 года, в ходе которых американские трудящиеся требовали прав для себя, было убито более 120 человек.
В свою очередь, Министерство юстиции США развернуло настоящую войну против «радикального движения».
Более 1000 рабочих-эмигрантов из России были арестованы и депортированы
Всего же напуганные американские власти арестовали и бросили в тюрьмы от пяти до 10 тысяч человек, которых подозревали в связях с коммунистическим движением.
Подогревали огонь паники и СМИ, которые постоянно публиковали гротескные статьи о большевистской угрозе. Вносили свой вклад в общий хаос и патриотические общественные организации, выискивавшие и подвергавшие остракизму «леваков» и нонконформистов в системе образования, церкви и культурной жизни.
Впрочем, первая волна боязни «красной угрозы» так же быстро схлынула, как и началась. Практически в один момент прекратились массовые аресты и высылки людей, в том числе и из-за спохватившихся работодателей, которые поняли, что еще чуть-чуть — и им станет не хватать дешевой эмигрантской рабочей силы.
Как пишет Реджин Шмидт, это событие было продуктом послевоенной общественной истерии, боязни, что большевизм очень быстро распространится из России по всей Европе, а потом неизбежно придет и в США.
Оно породило очень сильную нетерпимость ко всем политическим меньшинствам, боязнь русских эмигрантов и очень быстро закрепило в публичном сознании образ советского государства как главного врага для американского образа жизни.
На государственном уровне было заявлено, что красные хотят "отобрать вашу свободу, собственность, и так далее". Единение между народом и властью было полным, так как народу очень быстро объяснили, кто в этом виноват, и это было достаточно несложно сделать
Алексей Наумов
американист, эксперт Российского совета по международным делам
Именно тогда в США появились многочисленные консервативные общественные организации, направленные исключительно на борьбу с мифической «русской угрозой». Они развернули активную пропаганду, выпуская брошюры с названиями вроде «Враг у ворот» или «Если большевизм придет в Америку», проводя митинги и лоббируя рестриктивные изменения в законодательстве штатов, направленные против инакомыслящих.
Вынужденные друзья
Во время Второй мировой США и СССР становятся союзниками
«Всякая оборона против гитлеризма, всякое объединение с силами, противостоящими гитлеризму, какой бы характер эти силы ни носили, будут способствовать возможному свержению нынешних германских лидеров и будут служить на пользу нашей собственной обороне и безопасности. Гитлеровские армии являются в настоящее время главной угрозой Американского материка». Таким было заявление Госдепартамента США 23 июня 1941 года, в котором он констатировал, что СССР находится в состоянии войны с гитлеровской Германией.
Так был закреплен статус Советского Союза как союзника в антигитлеровской коалиции. Пропаганда как СССР, так и США перестала пугать своих граждан образами алчных денежных мешков-буржуинов и кровожадных красных комиссаров. Теперь американцы и русские были объединены одной целью: раздавить нацистскую гадину во что бы то ни стало.
Однако музыка играла недолго. Практически сразу после окончания Второй мировой войны началась холодная война, и былые страх и ненависть вернулись, теперь усилившиеся на порядок.
Хотя волна массовой истерии, прокатившейся по США в 1919-1920 годах более-менее улеглась, сам по себе новый стереотипный образ русского как большевика, который хочет прийти и отобрать у американца его права и свободы, для чего подстрекает пролетариат и радикально настроенных маргиналов, закрепился в американском национальном сознании.
Тот факт, что СССР и США были союзниками с лета 1941 года в борьбе с нацистской Германией, никак не повлиял на то, через какую призму большинство американцев смотрели на СССР.
Никогда Советский Союз не принимали как настоящего друга. Здесь скорее уместно вспомнить слова Черчилля, что в борьбе с Гитлером можно сотрудничать и с дьяволом. Это была вынужденная дружба, и она не была искренней
В то же время, как утверждает американист Наумов, политики не отожествляли советского человека с животным, как это было с немцами времен Первой мировой войны. «Это не американская позиция — у них все созданы равными и со стремлением к свободе, — говорит Наумов. — Это просто плохие коммунисты, которые хотят отобрать вашу собственность и права».
Поэтому, когда война закончилась, «дружба» между СССР и США продержалась считаные месяцы, а Фултонскую речь, произнесенную Черчиллем в Америке, где он не стеснялся отпускать антикоммунистические сантименты, принято считать началом холодной войны.
Подробнее ➤
