Я назову себя Джонни. Не потому, что это мое настоящее имя – оно уже давно потеряло смысл, как и все остальное. Просто Джонни – это как имя для того, кто потерял себя, для тени, что бродит по краю бездны. И я бродил. Долго. С 1968 года, с того самого проклятого года, когда я ступил на землю Вьетнама.
Я был молодым, наивным парнем из Огайо, с мечтами о героическом возвращении и парадах. Считал себя патриотом. Считал, что знаю, что такое добро и зло. Вьетнам все это выжег, словно напалм.
Мой взвод, 2-й батальон, 7-й кавалерийский полк, прибыл в провинцию Куангчи. Место, где влажность казалась осязаемой, где воздух пах гнилью, потом и страхом. Джунгли там не просто росли – они жили, дышали, скрывали в себе все самое жуткое. Каждый листок, каждая тень могли стать причиной смерти. Смерти от снайперской пули, от мины-ловушки, от спрятанного в земле «боп-трапа» с заостренными кольями, или, что хуже всего, от собственного безумия.
Первые недели были сплошным адом. Постоянные патрули, засады, крики раненых, запах крови и пороха, от которого хотелось блевать. Мы были напуганы. Всегда. Страх стал частью нас, он проник в каждую клетку, стал таким же обыденным, как дыхание. Мы научились спать на ходу, есть в считанные секунды и всегда, всегда быть начеку. Ты никогда не знаешь, когда из-за куста выскочит Вьетконговец, или когда земля под ногами провалится.
Однажды, во время очередного патруля, мы наткнулись на деревню. Она была пуста. Слишком пуста. Это всегда плохой знак. Вьетнамские деревни никогда не были пусты. Всегда были дети, старики, куры, собаки. Здесь – ничего. Только тишина, давящая, зловещая. Старший по патрулю, сержант О'Мэлли, крепкий ирландец, который прошел Корею, нахмурился.
— Что-то нечисто, парни. Будьте готовы.
Мы двинулись дальше, осторожно осматривая каждую хижину. Ничего. Но я чувствовал, как волоски на затылке встают дыбом. Это было ощущение, которое я потом узнал как предвестник беды. Оно не подводило.
Внезапно из одной хижины раздался крик. Мы рванули туда. Внутри, на земляном полу, лежал один из наших, рядовой Смит. Он держался за ногу, из которой торчал бамбуковый кол. Мина-ловушка. Кровь хлестала, окрашивая землю в темный цвет.
Мы быстро оказали ему первую помощь, насколько это было возможно в условиях джунглей. Но было ясно, что без эвакуации он не выживет. О'Мэлли связался по рации с базой. Вертолет прибудет через час.
Пока мы ждали, Смит стонал. Он был бледен, глаза закатились. Он шептал что-то несвязное, но я различил слова: «Они идут… они идут за мной…»
Я успокаивал его, говорил, что все будет хорошо, что вертолет уже в пути. Но в глубине души я знал, что это ложь.
И вот, когда солнце начало садиться, окрашивая небо в кроваво-оранжевые тона, мы услышали их. Барабаны. Глухие, ритмичные, доносящиеся из джунглей. Сначала еле слышно, потом все громче и громче. Они не были похожи на обычные вьетнамские барабаны. В них было что-то первобытное, нечеловеческое. От них кровь стыла в жилах.
О'Мэлли приказал нам занять оборону. Мы знали, что нас ждет. Но такого мы не ожидали.
Из джунглей начали выходить они. Не солдаты Вьетконга в зеленой форме. Это были жители деревни. Старики, женщины, даже дети. Но их глаза… их глаза были пустыми, стеклянными. Они двигались медленно, словно зомби, с каким-то странным, мертвым упорством. И в их руках… ножи, мачете, палки, даже камни.
— Откройте огонь! — прокричал О'Мэлли. Но никто не стрелял. Мы были парализованы. Как можно стрелять в женщин и детей?
Но они не останавливались. Они шли на нас, а барабаны стучали все сильнее, заглушая все остальные звуки. Их лица были искажены не болью или ненавистью, а чем-то более жутким – бездумной, мертвой яростью.
Смит начал кричать. Не от боли, а от ужаса. Он указывал дрожащей рукой вглубь джунглей.
— Он там! Он ждет!
Мы посмотрели туда. В густых зарослях, где свет почти не проникал, мелькнула тень. Она была слишком высокой, слишком тонкой, чтобы быть человеком. Она двигалась бесшумно, словно дым.
Один из наших, рядовой Джонсон, не выдержал. Он вскинул винтовку и открыл огонь по приближающейся толпе. Выстрелы раздались в тишине, неестественно громко. Несколько человек упали. Но остальные продолжали идти. Без звука, без стонов.
— Что, черт возьми, это такое?! — прошептал кто-то.
О'Мэлли, похоже, тоже был в шоке. Он никогда такого не видел. Он был ветераном, он видел ужасы войны, но это… это было за гранью всего.
Внезапно я почувствовал, как что-то коснулось моей спины. Я резко обернулся. Никого. Но ощущение осталось. Холодное, липкое, как прикосновение смерти.
Джонсон продолжал стрелять, но патроны быстро кончались. Толпа была уже совсем близко. Я видел их пустые глаза, их искаженные лица. Это были не люди. Это было что-то другое, нечто, что овладело ими.
Когда они были в нескольких метрах, О'Мэлли отдал приказ к отступлению. Но куда? Джунгли были повсюду, и из них продолжали доноситься барабаны, призывая их, или что-то, что управляло ими.
Мы бросились бежать. Оставляя Смита. Мы просто не могли его нести, и даже О'Мэлли не пытался его спасти. В тот момент, в тот ужасный момент, каждый из нас думал только о себе. Мы были просто напуганными животными.
Я бежал, не разбирая дороги, сквозь густые заросли, под оглушительный стук барабанов, что теперь, казалось, звучали в моей голове. Ветки хлестали меня по лицу, корни пытались опрокинуть. Я слышал крики позади. Крики наших. А потом – тишина. Еще более жуткая, чем барабаны.
Я не знаю, сколько я бежал. Время потеряло смысл. Я был один. Совсем один. И я чувствовал, что эта тень, которую я видел в джунглях, преследует меня.
В конце концов, я упал, обессиленный. Легкие горели, мышцы сводило судорогой. Я лежал на земле, пытаясь отдышаться, и смотрел в небо. Луна выплыла из-за туч, освещая джунгли призрачным светом.
И тогда я увидел его.
Он стоял надо мной. Высокий, худой, с неестественно длинными конечностями. Его кожа была темной, почти черной, словно тень. Но не это было самым страшным. Самым страшным были его глаза. Они горели красным огнем, словно два тлеющих уголька в темноте. И в них не было ни капли человеческого. Только холодная, древняя злоба.
Я попытался кричать, но голос застрял в горле. Я попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Я был парализован ужасом.
Он наклонился ко мне. Его лицо было странным, асимметричным, с острыми, звериными чертами. Я не видел рта, но я слышал его голос. Он звучал не в моих ушах, а прямо в моей голове. Глубокий, низкий, словно шелест сухих листьев.
— Ты думаешь, ты воюешь с людьми, солдат? — прозвучал голос. — Ты ошибаешься. Ты воюешь с тенями, которые я создал. С демонами, которых я unleashed.
Я задыхался. Я не мог понять. Что это? Галлюцинации? Сон?
— Вьетнам… это не просто война, — продолжал он. — Это поле битвы, где сталкиваются миры. Миры живых и мертвых. Миры света и тьмы. И я здесь, чтобы убедиться, что тьма победит.
Я попытался собраться. Мозг отказывался воспринимать происходящее.
— Кто ты? — прошептал я.
Красные глаза вспыхнули ярче.
— Я? Я тот, кто всегда был здесь. До того, как вы пришли. До того, как вы вообще появились. Я дух этой земли. Дух мести. Дух боли. Дух войны. Меня называют по-разному. Дьявол. Люцифер. Вельзевул. Здесь, в этих джунглях, меня знают как Он. И я наслаждаюсь вашим страданием.
Он выпрямился. Его тень, казалось, выросла, поглощая свет луны.
— Вы пришли сюда, чтобы принести свой порядок. Свою цивилизацию. Но вы не понимаете. Эта земля… она древняя. Она пропитана кровью, страданиями, вековыми проклятиями. И она не принимает ваш порядок. Она поглощает его. И превращает вас… в то, что вы есть на самом деле. В зверей.
Он махнул рукой. Я не видел, как он это сделал, но внезапно джунгли вокруг меня изменились. Деревья искривились, их ветви стали похожи на когтистые лапы. Листья почернели, а земля под ногами зашевелилась, словно живая плоть. Из темноты раздались шепоты, стоны, смех. Голоса, которые я знал. Голоса моих павших товарищей. Голоса Вьетнамцев, которых мы убили.
— Ты видишь, Джонни? — прошептал он. — Все, что вы делаете, только подпитывает меня. Каждая смерть, каждое страдание, каждая слеза. Вы кормите меня, сами того не зная. Вы думаете, вы сражаетесь за свободу? За демократию? Вы сражаетесь за меня.
Я чувствовал, как рассудок начинает покидать меня. Я был пойман в ловушку, в кошмаре, из которого не было выхода.
— Зачем ты это делаешь? — выдавил я.
— Зачем? — его голос был полон насмешки. — Потому что я могу. Потому что вы, люди, так легко поддаетесь. Вы так легко отбрасываете свои принципы, свою мораль, свою человечность, когда сталкиваетесь со страхом. Вы готовы убивать, пытать, насиловать, лишь бы выжить. А я просто… помогаю вам в этом. Я указываю вам путь к вашим самым темным желаниям.
Он сделал шаг ближе. Его красные глаза горели прямо перед моим лицом.
— И ты, Джонни, — его голос понизился до шепота, — ты один из моих лучших учеников. Ты видел, как умирают твои друзья. Ты видел, как горят деревни. Ты видел, как рушится твой мир. И что ты сделал? Ты бежал. Ты бросил своего раненого товарища. Ты отрекся от всего, во что верил. И все ради чего? Ради того, чтобы выжить?
Слова пронзили меня насквозь. Он был прав. Я был трусом. Я предал все, что считал святым.
— Нет… — прошептал я.
— Да, Джонни, — он оскалился, показывая ряды острых, как бритва, зубов. — Ты такой же, как и все остальные. И ты будешь помнить меня. Ты будешь помнить этот момент. Ты будешь нести этот кошмар в себе до конца своих дней. Он будет грызть тебя изнутри, пока не оставит от тебя лишь пустую оболочку.
Его рука, тонкая и длинная, поднялась. Его коготь, острый, словно кинжал, приблизился к моему лбу. Я закрыл глаза, ожидая смерти. Но он не убил меня. Он просто коснулся меня.
Я почувствовал жгучую боль, словно раскаленный уголь пронзил мою кожу. Боль была не физической, а… духовной. Она пронзила мою душу, заполнила ее холодом и тьмой. Я вскрикнул.
Когда я открыл глаза, его уже не было. Джунгли снова стали обычными, хотя и продолжали выглядеть зловеще в лунном свете. Барабаны замолкли. Все замолчало. Осталась только тишина и я. Один.
Я не знаю, сколько я пролежал там. Часы? Дни? Когда я, наконец, смог пошевелиться, я был истощен. Но самое главное – я был изменен. Что-то во мне сломалось. Что-то умерло. Я больше не был Джонни из Огайо. Я был чем-то другим. Пустым. Поврежденным.
Я шел через джунгли, не зная куда. Мои мысли были запутаны, как лианы. Я не чувствовал голода, жажды, боли. Только холод внутри. И ощущение его прикосновения на лбу. От него остался невидимый шрам.
Через несколько дней я вышел к реке. Там меня обнаружил патруль. Я был весь в грязи, оборванный, с безумным взглядом. Они отвезли меня на базу.
Меня осмотрел врач. Он сказал, что я в шоке. Что я потерял рассудок. Он говорил о ПТСР. Посттравматическом стрессовом расстройстве. Но я знал, что это не так. Я знал, что это не просто война. Это было столкновение с чем-то древним, злым, темным.
Меня отправили обратно в Штаты. Я прошел через госпитали, психотерапевтов. Все они пытались «вылечить» меня. Вернуть мне «нормальную» жизнь. Но нормальности больше не было.
Я сижу здесь, сейчас, в этой комнате. Прошло много лет. Но его слова до сих пор звучат в моей голове. Его красные глаза до сих пор преследуют меня.
Я видел много ужасов в Вьетнаме. Смерть, насилие, безумие. Но встреча с Ним… это было другое. Это было откровение. Откровение о природе зла. О том, что оно не всегда приходит в форме человека. Оно может быть частью земли, частью самой жизни. Оно может быть тем, что управляет людьми, превращая их в инструменты для своих темных целей.
И я знаю, что я не одинок. Я вижу его следы повсюду. В глазах ветеранов, которые прошли через ад. В ярости, которая раздирает наш мир. В безумии, которое охватывает человечество.
Он не просто дух Вьетнама. Он дух войны. Дух разрушения. И он всегда будет с нами. Он будет ждать своего часа, чтобы снова выйти из теней, чтобы снова показать нам наши самые темные стороны.
И каждый раз, когда я вижу новости о новых войнах, новых конфликтах, я чувствую его присутствие. Я чувствую, как он радуется. Как он питается. И я знаю, что его победа окончательна. Он показал мне, что мы, люди, всего лишь пешки в его вечной игре. И что наши души – всего лишь корм для его вечного голода.
Я жив, но я мертв. Джонни умер в джунглях Вьетнама, в ту ночь, когда я встретил дьявола. И теперь я просто тень. Тень, которая знает правду. Тень, которая видела то, что не должна была видеть. И эта правда… она хуже любой пули. Она хуже любой боли. Она – вечный кошмар, который никогда не закончится.
Без комментариев.....