Как наша семья чуть не умерла от COVID-19

https://www.proaist.ru/articles/kak-nasha-semya-chut-ne-umerla-ot-covid-19/?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com&utm_campaign=dbr

Автор: Татьяня Хмельник

Мы с мужем пережили COVID-19, именно пережили, ибо то, что мы остались живы, скорее похоже на чудо, чем на закономерный итог лечения.

Даже кардиолог, которого врачи посоветовали посетить мужу после выписки, прочитав его карту, пролепетал что-то типа: "Вы же должны были умереть, судя по тому, что там написано..." У меня в выписке сказано "парадоксальное течение болезни" – то есть никто не ожидал, что я выживу. Почему я выжила, тоже так никто мне не объяснил.

Одинокий (без фельдшера), одетый обычно, без какого-либо защитного костюма, мрачный врач десять раз переспросил, точно ли нас возьмут в Боткинскую больницу, иначе ему придётся нас сдавать куда попало и делать лишний круг.

Коллеги и просто знакомые в соцсетях, охая и ахая, причитали: "Да как же вы так попали? Где ж вы умудрились-то это подцепить?" Не знаем. Мы не участвовали в многолюдных вечеринках и митингах, не ездили на общественном транспорте, не ходили в гости, работали удалённо. Все немногочисленные люди, с которыми мы общались, были и остались здоровы (мы проверяли уже из больницы). Единственное, куда мы время от времени ходили, – это магазин. Прямо в лицо нам никто не чихал и не кашлял, мы это запомнили бы, но нашёлся носитель вируса, который выдал нам обоим практически смертельную дозу. И, скорее всего, выдал не только нам.

По собственной глупости мы усугубили всё народными средствами и парацетамолом, которым активно сбивали температуру, чего делать категорически нельзя.

Грипп или не грипп?

Я лежала, скорчившись пополам, на мокрой скамейке под дождём, и мне было всё равно, кто и как на меня смотрит. Мне только что сделали КТ. Моему мужу, который стоял рядом, качаясь от слабости и температуры, было немного легче – у него оказалось поражено 40% лёгких. До поликлиники через полгорода мы доехали на своей машине. И так же вернулись домой. Иногда казалось, что автомобиль сам, чувствуя состояние хозяев, старается как можно бережнее и безопаснее довезти их. Дома мы вызвали скорую. Юлианна, директор издательства, которое издаёт наши книги, успела приехать и отвезти наших двух кошек к моей маме.

И она же сумела договориться с Боткинской больницей, чтобы нас туда взяли. Одинокий (без фельдшера), одетый обычно, без какого-либо защитного костюма, мрачный врач десять раз переспросил, точно ли нас возьмут в Боткинскую больницу, иначе ему придётся нас сдавать куда попало и делать лишний круг. По дороге он вдохновенно излагал теорию мирового заговора – о военно-лабораторном происхождении вируса COVID-19. Я почему-то это хорошо помню, хотя думала только об одном: скорей бы доехали. И только когда нас, шатающихся от слабости, привели в приёмный бокс Боткинской больницы, где можно было лечь на кушетку, стало не так страшно.

Сколько дней нужно заниматься самолечением, чтобы стать достаточно "тяжёлым", и не закончится ли это летальным исходом?

Анализируя всё случившееся, я думаю, что проблема намного глубже, чем то, что мы не носили маски, хотя и это, видимо, сыграло свою роль. Исходя их того, что никто из плотно общавшихся с нами не заболел, хотя врачи сказали нам, что мы получили очень значительную дозу вируса, можно говорить о том, что наличие хорошего иммунитета и отсутствие сопутствующих заболеваний вполне может защитить от коронавируса. Теперь я почти уверена, что многое зависит и от питания, и от образа жизни, и от отношения к своему здоровью.

Так или иначе, где-то мы вдохнули вирус.

Три дня мы с мужем провалялись дома с температурой 38,5, но думали, что это обычный сезонный грипп, его же никто не отменял. Ничего не ели, состояние было абсолютно бредовое, но мы вбили себе в голову – это грипп и ничего страшнее. По собственной глупости мы усугубили всё народными средствами и парацетамолом, которым активно сбивали температуру, чего делать категорически нельзя. И только когда у меня пропало обоняние, мы поняли – это не грипп. Вот тогда мы поехали в больницу делать КТ. С другой стороны, нам никто в частных разговорах уже в больнице не гарантировал, что нас госпитализировали бы в первый день. Вообще, процедура выявления коронавируса и госпитализация или домашнее лечение – это абсолютно не отработанная ещё модель. Конечно, в идеале в больницу надо класть "тяжёлых", а кто полегче – те пусть дома лежат. Но сколько дней нужно заниматься самолечением, чтобы стать достаточно "тяжёлым", и не закончится ли это летальным исходом? В больницах тоже умирают люди, и не только с ужасными сопутствующими патологиями.

Больница as it is

В Боткинской больнице было бы хорошо, если бы нам не было так плохо. Новое здание построено с умом: больные находятся в двухместных боксах, из которых они сами не могут выйти, ходит только персонал, открывая кодовый замок, даже еду передают через "тюремную кормушку". Свой санузел, чистый, как в приличном отеле, хороший душ, два раза в сутки санитарка моет всё вокруг. Только вот до душа не всегда есть силы добрести. Снаружи здание опоясано металлическим балконом, по которому возят больных на разные процедуры. Меня так возили на КТ, но на кресле, я издали нюхала цветочки на клумбах, радуясь вернувшемуся обонянию, – ведь за долгие дни в запертом боксе начинаешь скучать по всему.

Вот вы боялись, что к футболке пришьём. Цела ваша футболка, дырка у вас в шее!

А вот моего мужа через неделю вдруг увезли в реанимацию, и уже не на кресле, а по-взрослому – на каталке, с кислородным баллоном, толпой врачей и санитаров. КТ показал, что в лёгких будто снег выпал – это вирус с новой силой атаковал организм. Что было с ним в реанимации – муж помнит лишь отрывками. Помнит маску на лице, под которую поступал кислород, маска эта оставила кровавые следы на коже, помнит моргание приборов прямо у него над головой и вокруг, персонал в "скафандрах", переговаривающийся с помощью радиостанций или смартфонов на громкой связи. Помнит, как пошутила медсестра, пришивая ему к подключичной вене катетер нитками к коже: "Вот вы боялись, что к футболке пришьём. Цела ваша футболка, дырка у вас в шее!" Потом этот катетер снимали уже в палате – действительно, нитками к коже... Муж пробыл там неделю, пробыл бы и дольше, но тут пошёл вал тяжёлых новоприбывших.

Всё это время я не знала, что с ним, ведь я осталась в палате, а это другой корпус и другие порядки. Каждый раз, когда ко мне заходил кто-то из персонала, я задавала один и тот же вопрос: "Мой муж жив?" Они не знали – связь с реанимацией практически отсутствовала. И вдруг прибежала юная медсестра: "Ваш муж просит телефон и зарядное устройство!" Значит, жив. Через некоторое время я получила от него сообщение – полную абракадабру, набор букв. И догадалась: он без очков, в кислородной маске, ничего не видит, просто посылает мне знак, что он живой. Тем временем мною тоже занимались: капельницы дважды в день, собственно, я ими и питалась, потому что еду видеть не могла, кислородные трубки в нос, уколы везде где только можно, тоже висящие прибинтованные катетеры, потому что уже на венах не было живого места, и ещё какие-то таблетки, которые я глотала молча, не спрашивая, что это такое. Был бред, я не спала ни днём, ни ночью.

Например, мне казалось, что мы с мужем тонем в чёрной маслянистой воде и не можем вдохнуть. Но бывало и смешно: как-то привиделось, что у меня в палате отряд белорусских партизан ловил "ковидов". Один кричит из санузла: "Командир, я тут одного в унитаз загнал, что с ним делать?" Я отвечаю с кровати: "Аннигилируй* его!" Легче стало только тогда, когда мне перелили донорскую плазму с антителами. Настолько легче, что даже захотелось есть.

Ну и третью неделю, когда мне вернули мужа, мы активно шли на поправку. Уже могли дышать без кислородных трубок, ужасно хотели есть: всё, что нам приносили, съедали без остатка, до последней корочки, вылизывали кефирные стаканы, впрочем, еда в Боткинской на самом деле совершенно домашняя, она действительно вкусная. Иногда были развлечения: например, визит сантехника в "космическом" облачении, он пришёл включить полотенцесушитель в ванной и подкрутить батарею. Мы уже знали многих людей из персонала: медсестра Ира – с Сахалина, медсестра Чин – из Тувы, этот парень – с Полярного Урала, а эта девушка – псковская. Поражала их доброжелательность: они лечили нас без единого дурного слова, наоборот, всегда подбадривали или просто улыбались. Санитарка приносила еду со словами: "Солнышки, обедать!"

О дне выписки точно знал большой кусок мыла, который я взяла из дома, отбывая в неизвестность: в этот день он кончился.

Из окна мы видели группу деревьев за больницей, их листья постепенно окрашивались в разные осенние цвета, друзья присылали нам фотографии грибов, и мы понимали – жизнь проходит мимо, но, кажется, у нас есть ещё шанс. Лечащие врачи были нами довольны: мы прилежно делали прописанную гимнастику, съедали обед, терпели уколы и выдаивание крови на анализы, измерение давления и сатурации (насыщение крови кислородом). Врачи не знали, что изрядную часть выдаваемых таблеток (на бумажке, где их раскладывали, было написано "завтрак", "обед", "ужин") я прятала в тумбочку, тихо полагая, что снотворное мне уж точно ни к чему, или ещё что-то там такое, я и так уже ощущала себя резервуаром фабрики химических препаратов. С температурой тоже было странно: мы были единственным боксом, где не работали термометры, нам всегда приходилось ждать запасных.

Наконец, после двух отрицательных тестов, нам разрешили покинуть стены больницы. О дне выписки точно знал большой кусок мыла, который я взяла из дома, отбывая в неизвестность: в этот день он кончился.

Новый дивный мир и реабилитация

Мы вышли в мир, покачиваясь. Трёхнедельное пребывание в боткинском боксе спасло нам жизнь, но ноги как будто забыли свои обязанности. Идти было трудно, как сквозь воду. Две ступеньки становились труднопреодолимым препятствием. Я с ужасом думала, что у нас дома – пятый этаж без лифта. Таксист с лицом прямого потомка Чингисхана строго расспрашивал нас, как же мы это заразились, должно быть, шатались где и с кем попало, и демонстративно надел маску. Нам было смешно. На пятый этаж мы вскарабкались, вися на перилах. Дома был бардак и ужас – ведь мы убегали, как с пожара, но знакомый врач нас утешил: коронавирус без живого носителя существует неделю, не больше, а нас не было три недели. Просто запихнули всё добольничное в стирку и открыли окна, благо отопление было включено, а мазать хлоркой стены не стали, хотя именно так рекомендуют обеззараживать помещения некоторые "знатоки" в соцсетях. На следующий день вернули кошек и стали потихоньку привыкать к нормальной жизни.

А ещё теперь мы поём при любом удобном случае. Именно пение помогает разрабатывать лёгкие после пневмонии.

В результате активных прогулок, занятий лечебной физкультурой и затратной, но полезной диеты за неделю мы стали похожи на людей, хотя при выписке врачи сказали, что у нас работает половина лёгких. Стали ходить в поликлинику, чтобы продолжить наблюдение у специалистов. Но там совсем другая обстановка, а порой и другое отношение, нежели в больнице, скорее всего, просто продолжим гулять и будем носить маски в общественных местах.

Да, у нас пока иммунитет (правда, никто не знает, как надолго он сохраняется). Но своим примером мы надеемся и других людей побудить носить маски. Пусть смеются над нами, если хотят. Но я никому не желаю услышать тот лай-вой-стон, который издают лёгкие умирающего от пневмонии. Полчаса в маске вас не убьют. И ещё. Мы видели, как тяжело работают медики, спасавшие нас. Вы думаете, это просто – провести целую смену в полном антиковидном облачении? А для вас полчаса в магазине в маске – это непосильный труд? Умирать от удушья, право, не самое интересное занятие на свете...

А ещё теперь мы поём при любом удобном случае. Именно пение помогает разрабатывать лёгкие после пневмонии. Есть ещё рекомендация надувать воздушные шарики, но от усердия может не только шарик лопнуть, но и ослабленные лёгочные альвеолы. Так что лучше петь.