Чай забористый

Узнав, что сын Митька надумал жениться, Таисия осела на кровать и долго беззвучно шевелила губами.

— Что ты как рыба, радоваться надо – сын женится, — поддержал Митьку отец, Николай всегда был на стороне детей.

— Скажешь тоже, — обрела речь Таисия, — чему радоваться, знаем мы их свадьбы-женитьбы, родители в дугу изворачиваются, а они поживут годок-другой, а потом разбегутся.

— Что ты, мать, — пробасил Митька, — мы с Наташкой любим друг друга.

— Ишь ты, любят, да Наташка твоя…

— Ну-ну, мать, перестань, — вмешался Николай, — давай-ка лучше к Митрохиным собираться, надо же честь по чести, засватать девку-то.

— Да я ничего плохого не хотела сказать, просто девчонка еще молодая. Засватать? — еще сопротивлялась Таисия, но открыла шкаф, чтобы достать праздничное платье. Перебирала «плечики» с тремя выходными нарядами, остановившись на темно-синем шелковом платье с белым воротничком ришелье. — Вот скажите, продуктов-то мы достанем, а что с алкоголем делать, трезвую свадьбу играть? Вон у Красновых сыграли в кафе, вместо вина и водки – чай с бубликами, так их до сих пор ругают, мол, зря ходили и подарки носили. И гости сидели мрачнее тучи.

— Это да, проблема, можно было бы свою нагнать, так ведь и сообщить могут.

У Митрохиных уже ждали, накрыли стол, Наташа сидела в сторонке, опустив взгляд. Преодолев небольшое смущение, после первой же рюмки завели разговор о торжестве, женщины обсуждали салаты, холодцы и заливные, а мужики, выбравшись на воздух, решали, где брать спиртное, а главное, как его спрятать, выдав торжество за безалкогольное.

— Ты пойми, — Алексей Митрохин для убедительности выставил указательный палец, — Наталка наша на втором курсе, активистка, комсомолка. А если начальству институтскому пожалуются?

— Да кто пожалуется?

— Подруги и пожалуются, мало ли…

— Так и Митька на хорошем счету, лучший водитель.

— Так и я о том же… А с другой стороны, как не проставиться, соседи поедом съедят. И опять-таки, брать где? Шурина попробую попросить, у него, вроде жена друга в магазине работает. Но надежда, сам понимаешь…

Свадьбу играли в начале сентября. Столы, выставленные во дворе родителей жениха, ломились от закусок, но графинчики с морсами на гостей наводили тоску. Первый час прошел вяло, гости поздравляли молодых, зачитывали какие-то стихи по бумагам и, морщась, выпивали рюмки с компотом.

— Может пора уже? — спрашивала мужа Таисия.

— Подождем с часок, надо старую гвардию на разогрев компании бросить.

Из старой гвардии вызвалась соседка баба Шура. Подошла к молодым, протянула какой-то сверток и что-то там проговорила о совете и любви, но быстро спуталась, обернулась, махнув Никитке, которого приглашали на все торжества из-за аккордеона, и сосед рассыпался наигрышем. Баба Шура пошла в пляс, подпевая столь ядреными частушками, что все сначала стихли, потом кто-то прыснул, за ним другой и третий, и уже вся компания зашлась в веселом смехе. Даже покрасневшая невеста прятала улыбку под фату.

— Давай, по маленькой, — шепнул Алексей Митрохин свату. На улицу вынесли самовары и подносы с чашками.

— Кому чайку? — пела Баба Шура.

«Эх чай, ты мой чай,

Чай забористый,

А на мне сарафан,

Эх, обористый».

Тосты не произносили, да и кто говорит тосты под «чай», но через пару чашек компания повеселела, молодые устроили танцы, люди постарше заговорили о своем. Расходились далеко за полночь, оглашая улицы надрывным пением.

Исочник